из другой деревни, про которого говорили, что «что он как-то особенно верует в Евангелие» [К-в 1906: 40; ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 311, л. 16, 43].

Давние православные традиции монашества и аскетизма также играли важную роль в рассказах обратившихся о своих попытках найти ответы на религиозные вопросы в православии. Хотя многие авторы евангелических автобиографий, такие как Скалдин, лишь искали источник духовного утешения в православии, некоторые пошли еще дальше и отправились по монастырям[59]. Крестьянин Савва Каленивич Лищишин из Подольской губернии рассказал о своей духовной биографии одному баптисту в Киеве, который изложил его историю на страницах «Баптиста» в 1910 г. До двадцати девяти лет Лищишин мало думал о спасении. В 1906 г., однако, как он сообщил, «[Господь] так сильно тревожил мое сердце, что я стал серьезно задумываться о положении моей души, а потому решился искать спасения во что бы то ни стало». Он «начал усиленно заниматься чтением книжек о св. угодниках и подвижниках печерских; читал их жизнь в монастырях, о постах, бдениях, молитвах». От этого чтения у него появилась «такая страсть и желание… постранствовать и поклониться [sic] святым местам». Сначала он направился в прославленную Киево-Печерскую лавру, где с разочарованием узнал, что жизнь монахов не отвечала идеалам, изложенным в книгах. Убедившись в том же, посетив другие монастыри, он заключил, что там «не было живого участия для души и не было слова Божия, действующего на душу». Его искания привели его в Петербург к харизматическому духовному отцу Иоанну Кронштадтскому, но в итоге он отказался от православия в пользу баптизма [К-в 1910: 1254][60].

Будущие русские баптисты участвовали в живой народной культуре религиозного поиска начала XX века, участвуя в групповых чтениях, обсуждениях и паломничествах по монастырям. Бренда Миан обратила внимание на то, что в поздний период Российской империи началось «возрождение созерцания», подстегиваемое на низовом уровне обилием изданий житий святых и прочей духовной литературы [Meehan 1993: 85, 88]. Вера Шевцов предположила, что в Вологодской губернии «стремление набожных крестьян получить духовное руководство было характерной чертой народного православия» и что деревенские верующие были готовы уделить значительную часть своего свободного времени слушанию дидактических религиозных книг. К тому же, заключает она, мораль, содержавшаяся в наиболее популярной религиозной литературе, такой как жития святых и брошюры о духовных предметах, подчеркивала важность личного пути к вере и спасению, а не посредничества Церкви [Shevzov 1994: 629]; см. также [607, 658, 674, 701–702].

Илл. 2. Баптисты дома, нач. XX в. Источник: [Ясевич-Бородаевская 1912]

Сами баптисты-автобиографы, как и исследователи русской народной культуры того времени, единодушно отмечают всеобщее стремление к личному спасению. В статье 1913 г. о духовных путях русских сектантов, напечатанной в «Миссионерском обозрении», Георгий Чайкин утверждал, что такое стремление коренилось в условиях жизни русского населения: «При полном отсутствии всякой свободы и самобытности в жизни гражданской и общественной нашему простолюдину естественно было пытаться вознаградить себя самобытностью в жизни духовной, самостоятельностью в области мысли и чувства». Протестантские идеи, согласно Чайкину, находили отклик у людей лишь потому, что они являлись «прямым ответом на существовавшие в действительности духовные запросы народа». В самом деле, заключает он, многие из обратившихся в сектантство прежде были образцовыми по своему усердному благочестию православными христианами [Чайкин 1913: 35–38, 395–396][61]. Баптистские рассказы об обращении косвенно свидетельствуют, что русское баптистское движение выросло из идеалистической культуры активного религиозного поиска, тогда как образ жизни православного духовенства, неспособного дать духовным искателям уверенность в спасении, разочаровывал последних.

Баптисты-автобиографы признавали, что религия была не единственным потенциальным источником решений трудностей, с которыми сталкивались отдельные россияне и общество в целом. Некоторые авторы говорили, что в поиске спасения для себя и для страны люди естественным образом обращались как к религии, так и к революции[62]. Скалдин вспоминает, как на своем посту у ворот Александровского парка в Одессе он узнал много новых идей. Прохожие заговаривали с ним: одни – о политике, другие – о своих религиозных взглядах. Несмотря на свое новообретенное благочестие, Скалдин признавался, что «увлекся духом революции, стал ярым ее сторонником и ревностным пропагандистом». Скалдин вполне явно увязывает свои религиозные и политические искания: Библия с ее осуждением книжников и фарисеев заставила его пересмотреть структуры власти, которые прежде он воспринимал как нечто само собой разумеющееся. Революционная литература объясняла происхождение несправедливости в социальных отношениях и отношениях власти и предлагала в качестве решения проблемы классовую ненависть; из автобиографии Скалдина можно сделать вывод, что он противопоставляет такому решению баптистский ответ, который предполагал братскую любовь и сообщество духовно равных [Скалдин 1914: 361–362].

Подобным образом и Савл, прежде чем обратиться в баптистскую религию, мучился вопросом о том, от чего случится личное и коллективное спасение – от революции или от религиозного возрождения. Сражаясь с красными в Гражданскую войну, он считал, что Россия спасется, только если отречется от Бога. «Мне хотелось, – писал он, – чтобы все человечество, и русские люди в особенности, скорее отказались от Бога. Горя таким желанием, я всегда и везде проповедовал безбожие» [Савл 1927: 35]. Одна молодая женщина, Ирина Сергеевна Гавришева, вступила в ряды украинских эсеров во время Революции 1917 г., но вскоре оставила их, поскольку «узкое национальное движение украинских эсеров не удовлетворяло запросов… души». На протяжении Гражданской войны она была большевичкой, но потом ее духовный путь закончился у баптистов [ГМИР, колл. 1,оп. 8,д.319, к. 1: Гавришева И. С.]. Православные наблюдатели тоже видели связь между экспериментами в области религии среди народных масс и политическим экспериментаторством. Это подмечается в ежегодном отчете Санкт-Петербургской епархии за 1911 г.: «Русский народ, после пережитых революционных волнений разочарованный в человеческих действиях, в последние годы усиленно ищет путей к Богу для своего спасения. А в эту минуту сектантские проповедники говорят ему… “ты уже спасен”» [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2473, л. 153 об.].

В рассказах русских баптистов о своем обращении обычно специально подчеркивается, что ни религиозные традиции, в которых они были воспитаны, ни революционная политика не дали им уверенности в спасении, к которой они стремились. При этом в баптистских автобиографиях постоянно подмечается, что именно простые верующие подталкивали героев к обращению и спасению, влияя на их мнение. Таким образом, евангелическая община изображается как эгалитарная община рабочих людей, которые всем обязаны самообразованию.

В случае Скалдина решающей фигурой оказывается пирожник. Однажды Скалдин стоял на посту и, хоронясь от всех, читал запрещенную книгу, когда к нему подошел пирожник со своим товаром и завел с ним беседу,