На Хаима вдруг уставились со всех сторон, а он и не заметил. Сторож в форме охранного агентста и в бейсболке стал крутиться среди припаркованных машин, а потом взглянул на него через окно, постучал по стеклу и спросил:

– Ждешь кого-то, дедушка?

Первое, что надо сделать, – это немедленно вернуться домой. И позвонить матери.

Перед тем как поехать, Сара постоял на парковке еще несколько минут, чтобы не привлекать внимания.

* * *

Мать отдыхала в спальне, а телефон стоял возле ее кровати, так что она ответила тут же.

– Всё в порядке?

– Можно привезти к тебе детей?

Хаим знал, что этот вопрос ее напугает, но ведь он все равно собирался ей рассказать.

– Чтобы спали здесь?

– Да. Пару ночей.

– Что-то случилось?

– Не по телефону. Расскажу, когда приеду.

– Встану что-нибудь им приготовить, – сказала пожилая женщина.

Дома рубашонки и штанишки, которые Сара повесил на веревку, высохли. Он сложил их и упаковал в баул, который они брали к его матери на праздник. Эзер удивился, когда отец явился на машине, но до садика Шалома они ехали, почти не разговаривая. Хаим лишь спросил его, как было в школе.

– Хорошо, – ответил мальчик.

Последним уроком у него была физкультура. Он был в майке и шортах, а тело у него было влажное от пота и разгоряченное.

– Учили что-то интересное? – спросил Хаим.

– Нет, – сказал Эзер.

После этого отец бросил его расспрашивать.

Он решил, что встречи с Хавой Коэн не избежать, и сперва даже подумал, не послать ли вместо себя Эзера, чтобы тот забрал Шалома. Когда Хаим вошел, она сидела во дворике и раздавала еще остававшимся детям дольки очищенных от шкурок яблок. Как всегда, воспиталка заметила отца Шалома, но сделала вид, что не видит его. По плану следующее, что ему надо было сделать, – это поговорить с ней, но не сейчас. Сара не сомневался, что вызван в полицию по ее доносу. Видимо, это она слила им, что именно он подбросил чемодан, и допрос был из-за нее. Хаим прошел мимо Хавы, не сказав ни слова и все время глядя в сторону. В садике русская помощница меняла ребенку памперс, и Хаиму показалось, что он поступил разумно, сообщив ей, что Шалом в ближайшие дни не придет, потому что они уезжают в отпуск.

Когда Сара усадил Шалома сзади, в детское креслице безопасности, Эзер спросил:

– Куда мы едем?

– К бабушке, – ответил его отец. – Переночуете там, а завтра не пойдете ни в школу, ни в садик. Устроите с бабушкой праздник.

Старший сын изумленно уставился на него, а младший спросил:

– А если мама вернется?

Хаим промолчал.

Потом Шалом спросил:

– Ты не будешь спать с нами у бабушки?

– Я поеду домой, потому что мне надо поработать. И подождать маму, если она вернется, – ответил Сара.

Дома у бабушки дети сразу кинулись в гостиную и плюхнулись на ковер у телевизора, потому что там шли мультики, включенные на полную громкость. Хозяйка закрыла за ними дверь на кухню и спросила своего сына на фарси:

– Что случилось?

– Мы уезжаем, – ответил Хаим.

В этой своей белой ночнушке, надетой для послеобеденного отдыха и открывавшей ее худые руки со старческими пятнами и кровоподтеками, в этих серых носках его мать выглядела куда старее, чем за праздничным столом. Долгие дни возни с детьми замучили ее. Она подала сыну чай, как всегда, подслащенный тремя пакетиками сахарина, и стала ждать, что он скажет дальше. Всю правду до конца Сара не поведал никому: он рассказывал фрагментарно, каждому что-то свое – детям, инспектору полиции… И даже матери он рассказал лишь частичку правды, хотя никого ближе ее у него не было. Она нужна была ему еще дня на два-три, не больше.

– Кто-то подложил к детсаду Шалома чемодан с муляжом взрывчатки, и полиция подозревает меня. Я там сегодня был на допросе, – сказал Хаим.

Мать уставилась на него с недоумением.

– А ты-то тут при чем?

– Из-за того случая с воспиталкой… Она назвала меня. Наверное, решила, что это я. Понятия не имею, что точно она им наговорила.

– Когда они его туда подложили?

– Неделю назад.

– И теперь тебя вызвали?

Только мать понимала, как это жестоко, и задала ненужный вопрос, просто потому что больше сказать ей было нечего. Между ней и Хаимом была близость, какой обычно не бывает между родителем и взрослым ребенком, – может, потому, что он женился уже в преклонном возрасте, и на протяжении многих лет мать была его единственным советчиком и другом. Она знала его лучше, чем кто-либо другой. Знала про его невезучесть. Про двери, которые всегда перед ним захлопывались. «Удача, как нас завидит, тут же и наутек», – говаривала она ему, когда Хаим был еще мальчишкой. Разве что они никогда друг к другу не притрагивались – так было заведено с детства.

На ее вопрос Сара не ответил.

– Был там сегодня? Утром? – спросила она. – А что ж не позвонил?

– Не вышло, – ответил ее сын.

Полицейский позвонил ему незадолго до полудня, перед тем как Сара закончил свой обход в Департаменте внутренних дел и в Налоговом управлении. Все эти дни Хаим думал о вероятности того, что они его вызовут, хотя не знал наверняка, ведется ли расследование. В коробке оставалось несколько бутербродов, и он решил пройтись по ремонтным мастерским района, но инспектору ответил, что приедет немедленно. Может, и стоило как-то отмазаться от встречи? Но Сара тут же подумал, что, начни он отмазываться, пойдут подозрения, так что немедленная явка – это лучше.

Инспектор сказал по телефону, что собирает свидетельские показания по поводу взрывчатки, подложенной к детсаду. Все, что от него требуется, – это рассказать правду.

По дороге в участок Хаим все твердил себе: бояться нечего. Очередная непруха, вот и всё. Он решил, что если сумеет представить себе, что допрос – это как бы беседа с радиоведущим, то сможет отвечать продуманно и расслабленно.

Инспектор Авраам был любезен, но после нескольких минут допроса Сара понял, что его подозревают в том, что чемодан подложил он. Сперва – небось чтобы запутать его – инспектор задал общие вопросы про садик Шалома; мол, не было ли там каких необычных событий и не замечал ли Хаим в этом районе кого подозрительного. Но потом мент изменил направление допроса и спросил, что Сара думает про воспиталку и не слышал ли он о каких-то конфликтах между ней и кем-то из родителей. Хаим сказал, что не слышал. Что-то в том, как его спрашивал инспектор, говорило о том, что тот знает о его стычке с воспиталкой, и следующий вопрос подтвердил это…

– И что ты сказал? – спросила теперь его мать.