Сигеки, неестественно, не по-японски выпучивая глазки и в наиболее эмоциональных местах брызгая слюной, рассказывал:

— У вас же, как и у нас в Японии, как думают, кто такая проститутка? Жалкое существо, падшая женщина! Дома нет, квартиры нет, родни нет, одна в каморке, в сарае, единственное платье, драное, каждый день после гнусной позорной работы стирает и снова сушит. Старая, все лицо в морщинах, плохо накрашенная, одета в тряпье, мокрая — все время плачет (я знаю, что мокрая, но думал, что всегда под дождем)… Нет! Теперь в Европе совсем не так. Молодые, красивые, ты что? В двадцать пять лет уже в тираж, никто на нее и не посмотрит, одеты лучше всех, веселые, ну… как… радостные… Знаешь, французы, парень и девушка, нет еще и двадцати, решили пожениться, денег нет. Решили всю зиму поработать. Он после университета едет в док ночным грузчиком, тяжелые тюки на себе носит, но сначала ее подвозит на рабочее место. Она — проститутка. Каждый зарабатывает, как умеет. На прощанье целуются, ладошками друг другу машут, желают легкой ночи, а утром он ее забирает. Она иногда больше, чем он, зарабатывает.

Я и сам помню тяжелое потрясение, когда вычитал у Фицджеральда, как девушка срывает с себя трусы и, прощаясь с матросом, размахивает ими над головой. Боже, какой позор!

С тех пор все изменилось. В нынешних американских фильмах парень, школьник, еще говорит о моторах и гонках, а его малознакомая подружка из восьмого класса школы уже покачивает перед его носом специально заготовленным презервативом. Жалко, что я так давно родился.

А вот как раз желания у меня было сверх всякой меры. Была когда-то старинная шутка: «Он возбуждался от вида женского велосипеда». Какая же это шутка? Еще как! О-го-го, еще как! Эта не прямая, а книзу уходящая рама. А над ней развевающееся летнее платьице… а под ним… Как у той королевы. Может быть, и без трусиков.

XX СЪЕЗД КПСС

Что я видел

Я был уверен, что не доживу до конца века. Тем более тысячелетия. Правильней сказать, что никогда не думал об этом. Вычитая из большего числа меньшее и получив цифру необходимых лет, я был в легком недоумении, что делать в таком возрасте? И вот смотри ты — дожил. Кончился век. Кончилось тысячелетие. Цифры относительные. Можно придумать, да и в реальности есть иные точки отсчета. А вот жизнь кончается, это для меня лично абсолютно. Изменить и исправить нельзя. Верхняя цифра мне неизвестна, но она близка и неумолимо приближается.

Что было в моей жизни? Чему свидетелем я был?

Была большая война, но я ничего почти не помню.

Пятьдесят лет моей жизни была советская власть. Сначала я был ей бесконечно предан, потом ее возненавидел, и это очень сильное чувство сохраняется во мне в значительной мере. Как Чехов, выдавливал из себя раба[1].

Я до сих пор выдавливаю из себя советскость. И с сожалением замечаю, что насквозь пропитан ею. Все те же постановки проблем, те же системы оценок. Я с остервенением снова из себя эту мерзость выдавливаю, но к утру опять аж из ушей хлещет.

Что еще? «Русский с китайцем братья навек…»

Век оказался коротким.

Спорт, олимпиады, Пеле, шахматы, Фишер, Каспаров… Личного было достаточно много, но на мировом уровне…

Вот недавно праздновали 50 лет XX съезда партии. Что это? Когда я поступал в университет, хорошо подготовился к истории, знал все съезды в их официальной на тот момент версии, даты, проблемы, решения. Уже и тогда казалось, что иные из них проходные, отнюдь не такие уж исторические. И все же до этого XX съезды заметно отличались один от другого, было легко запомнить. Это потом настал — застой: пятичасовый доклад плохо произносящего слова вождя. Все о невиданных в буквальном смысле успехах во всех областях и направлениях и как нам во всем мире завидуют и подражают, как изумляются нашим невиданным достижениям.

Все — за! Аплодисменты.

Ужас!..

А я помню времена, когда энтузиазм еще только умирал, но еще не смердил. И вот все кончилось. С семнадцати лет я сладостно мечтал об этом, верил, что когда-нибудь да грянет, говорил своим сыновьям, что это будет, будет. Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе. Ну, кто мог предвидеть появление Горбачева.

Так вот, XX съезд…

Нет, какой черт XX съезд, кто там помнит, чему посвящен, за что голосовали, чему хлопали, нет, — речь Хрущева на последнем заседании! Секретный, закрытый доклад. Что это? Для Хрущева? Для КПСС?

Для страны?

Для меня?

Сколько еще диссертаций об этом напишут и защитят, сколько статей, памфлетов, книг. Исчерпать тему невозможно. Но я и не берусь. Я только выскажу свое мнение по всем этим вопросам и вызову тем самым лавину презрения, негодования, омерзения в собственный адрес.

Хрущев

Я не люблю Хрущева. Почему я должен его любить? Я и говяжью печенку не люблю, надеюсь, что хоть по этому поводу мне разрешено иметь собственное мнение. Правда, печенку я не люблю, в смысле — практически не ем, а Хрущева не люблю, в смысле — ненавижу.

Никита Сергеевич сделал свою карьеру при Сталине, «сталинский жирный голубь», как рассказывали о нем в одном из анекдотов. Значит, трудоспособный, упорный, исполнительный, инициативный, цепкий, решительный, волевой — других Хозяин при себе не держал.

Образование не важно[2]. Не очень важен и ум, его можно заменить цепкостью, хваткой, а у Хрущева это было. Однако я думаю, что Н. С. вполне можно назвать умным. Не только хитрым, в этом ему никто не отказывает, но именно умным. Сметливым.

Ум у него ненаучный, нетеоретический, но для политика это даже плюс. Тут, пожалуй, Ленину минус.

Хуже, что этот ум непрозорливый, недальновидный, но и это не большая беда — если вокруг много профессионалов и эрудитов или сам не на пике власти, а только рядом с ней. А вот реальному главе, вождю прозорливость очень добавляет. Однако самое главное, что ум Никиты Сергеевича, как и у многих практиков, догматичен, запрограммирован, не готов воспринимать новое, и потому сам он в своей политической деятельности не бывает объективен, своей правдой, известной ему до опыта, подменяет этот опыт, собственно правду.

И вот, последнее: ум Хрущева эмоционален. Вообще-то это не только не плохо, это огромное преимущество. «Пусть будет