— Пойду. Дам.

Мне кажется, что не только я, но и самые наглые в классе не знали, куда идти-то надо. Но, конечно же, от всего этого кровь у пареньков от одних мест отливала, к другим приливала большой удушающей волной.

Немудрено поэтому, что параллельно заседаниям ячейки происходили первые свидания, на которые все чаще и со все большим энтузиазмом стали отлучаться члены (здесь это слово не звучит обидно) ЦК. Среди одутловатых персонажей наших разговоров все чаще стали мелькать умопомрачительно смазливые мордашки наших подружек. Появлялся и первый еще в этом деле опыт, грубо говоря, в основном мануальный. В том смысле, что шлепать девушек по попкам («стирать грани», как пугали нас учителя на специальных собраниях, с мальчиками отдельно, с девочками отдельно). На одном таком собрании я из-под задней парты вполне революционно выкрикнул:

— Мы никакие грани не стираем, у наших девочек попки и без того не граненые, а кругленькие.

Было принято. И приятно. И между прочим, именно Валю Ковалеву, и только ее, по попке не трепали, хотя именно ее более всего и хотелось.

Сексуальный тупик

Тут никак не удержишься, а просто необходимо для честности повествования уклониться именно в эту сторону. Опять проблема: как писать об этом? Хотелось бы теоретически, на уровне проблемы, без имен и конкретных фактов. Ну… как получится.

Все мое от папы. В конце концов, даже сама эта эмиграция. Не дави на меня имя, память моего отца, я, может, никогда бы в жизни оттуда не уехал. Так что уж… во всяком случае… в этом смысле… огромное моему отцу спасибо, его жуткая слава выдавила нас оттуда в новую райскую жизнь.

Но и в других смыслах. То, например, что еврей, чем я очень мучился всю жизнь там. От папы. Правда, и от мамы в той же мере, но это бы сказалось, если бы мы в Израиль поехали. А там, в той стране, в той жизни, в строке паспорта — это от папы моего. А мой маленький рост? Да куда бы лучше было, если бы я хоть в этом в мамину родню пошел. Они тоже небольшие, но средние, а у отца все мелкие. И пузатые. Вот, кстати, и пузо это, которое, как Паваротти говорит, после тридцати начало свою собственную карьеру. И, наконец, косоглазие. У отца моего были глаза светленькие, голубенькие и не слишком заметно косили, но мне говорили, что подследственные его не любили за жестокость и за глаза, вот уж в прямом смысле за глаза, между собой злобно звали косоглазым.

Я вообще-то родился с нормальными глазами. Ровными, а потом… не знаю, в три младенческих годика меня нечаянно кто-то уронил, я головкой об пол сильно и неудачно ударился и в итоге окосел.

Кстати, и дедушка мой. В смысле, некстати. У него был рак то ли простаты, то ли позвоночника, то ли за сына своего мучился. Я лично не видел, меня в их комнату даже после смерти не пустили, но и бабушка, и мама порознь рассказали мне по секрету, что перед самой смертью, за две недели всего мой дед тоже окосел. Так что в генах. Опять от отца.

Хотя у детей моих, у обоих сыновей, слава Создателю, никакого косоглазия.

Пять моих несчастий

Некогда будет к этой теме вернуться, скажу здесь. Уже в эмиграции, в США, я как-то подумал, что, не считая многократно расшибленных коленок, сломанной руки, кирпича, раскроившего в детстве мне голову, арестов, этапов, тюрем и пересылок, всех этих жизненных мелочей, у меня было пять долговременных несчастья: рост, косоглазие, национальность, то, что я родился в той стране, и мой отец. Порядок перечисления не очень важен. Хотя всеми первыми четырьмя несчастьями я строго генетически обязан пятому.

Но, во-первых, можно себе локти до ногтей обкусать или наоборот, но ведь именно генетически я ни от кого другого родиться не мог. Я не верю в реинкарнацию душ, а значит, от любых других родителей родился бы кто угодно, только не я. Так что это не вопрос люблю — не люблю.

«Так исторически сложилось», как говорил один из моих коллег по всякому поводу.

Во-вторых, не все так фатально плохо: от той страны я избавился по той же причине. Если у меня будут внуки, то они родятся где угодно, но не в той стране. Так что тоже подвиг не подвиг, но спасибо тому же папе.

И, наконец, последнее.

Фантазировал я, что было бы, если бы я с остальными несчастьями родился и жил в этой, в нынешней, стране. Косоглазых здесь полно, вплоть до политических деятелей и артистов кино. Остальным делают удачные операции с не вполне удовлетворительными последствиями.

Национальность? Тут полно евреев. И много антисемитизма:

— Даен очень хорошая женщина, нет, правда-правда, еврейка, но очень хорошая…

Вплоть до Ку-клукс-клана, но, когда я вижу толпы евреев и еврейчиков, с массой детишек, с визгом и криками возвращающихся из субботней синагоги, я вовсе не хочу к ним присоединиться, но радуюсь за них: им и в голову не приходит стесняться того, что они евреи. Я, между прочим, тоже перестал стесняться. Черт-те во скольких фильмах главные герои — евреи. Свадьбы показывают с католиками, протестантами. Во многих сериалах, в мыльных операх, вдруг в двадцать шестой серии узнаешь, что главный положительный герой — еврей. Почему это я раньше так стеснялся? Я ведь в этом даже не виноват, заявления не писал, родился евреем и никем другим не мог генетически, живу, как могу, у меня от моего еврейства никаких дивидендов.

Папа-палач? Тут тоже есть палачи. Работа такая, но никому и в голову не приходит их самих за дело, на которое они были наняты, потом судить и казнить. Даже и осуждать. Гордиться особенно нечем, как и ассенизаторам, например, но, если что-нибудь действительно сверхординарное, как тот сержант, что вешал фашистов после Нюрнбергского процесса, или — простите, если кому пример, само сравнение, аналогия покажется неуместной, — тот летчик, что сбросил атомную бомбу на Хиросиму, тоже никакого позора. Хорошая пенсия. Почетная, хорошо оплаченная старость. Я думаю, дети этих изуверов, написав и опубликовав книгу «Мой отец бомбил Хиросиму», вполне могли бы повысить собственный рейтинг и с этим багажом баллотироваться в какие-нибудь мэры или конгрессмены.

Так вот и я…

Сижу, пишу книгу «Я — сын палача».

Едва ли бы я решился на это, живя в той стране.

Последнее — рост. Действительно, несчастье. Диссертант-исследователь работает над темой: