ты еще решишься заглянуть! Она обладает каким-то магическим притяжением! Даже ужаснувшись, тянет обратно. А уж когда оказываешься в захватывающих делах, то — тем более! Я тебе сейчас все подробно расскажу. А ты слушай.»

И она приступила к рассказу.

Из записок бойца 2-й пехотной

Во дворце с самого утра голосили. Нет, конечно, там и прежде сильно голосили. Особенно, когда ко двору являлась со своими фрейлинами девятнадцатилетняя принцесса Элиза. Но сегодня, в этот летний день 1222 года по династийному календарю, юной барышни и близко не было во дворце. Она путешествовала по реке.

Но что же тогда так взбудоражило всех? Почему прислуга носилась с кухни в столовую и обратно, накрывая столы, почему слуги спотыкались на ходу, сбивая друг друга, почему в конюшне стоял непрерывный гул лошадиных глоток?

Мартин, юный слуга его величества, один из десятка, стоял с увесистой тубой. При щелчке механизм плавно раскручивал сложенный в нее лист и все присутствующие имели честь видеть славную историю правителя королевства, его подвиги, его родословную и его геральдическую лилию (поскольку каждый король предпочитал чуть-чуть, но видоизменить ее, внеся свой особенный изыск). Вот и все то немногое, что требовалось от Мартина: нажать на потайную кнопку и стоять с невозмутимым видом. Но в этот день Мартин был сам не свой: он переживал больше обычного. Но не за себя, а за свою сестру Танину, молодую красавицу, работавшую на кухне в качестве подсобной прислуги.

С ней творилось что-то неладное. Начать с того, что у нее был особый талант выдраить до блеска самую замусоленную поверхность. Повара поражались волшебству, когда на их глазах мебель, которую считали пропащей и готовились выбросить на дрова, вдруг отдраивалась от самых почерневших мест и преображалась едва ли не в новое изделие. Что и говорить о самой кухне? Где всё всегда вымыто до блеска, отполировано и расставлено по нужным местам! И вот всё это волшебство самым непонятным образом исчезло в день, когда оно было нужнее всего!

— Ты же здесь пробыла всю ночь! — сказал ей Мартин, когда зашел утром на кухню и застыл, словно пораженный молнией среди ясного неба.

Известие об общем сборе прозвучало еще вчера. Так что самую важную часть доверили Танине: приготовить кухню к утренней бурной деятельности. И что же? Посуда валялась по всем столам, следы прошлых трудов жирными пятнами расплылись везде, где только можно! Такого безобразия не было с времен правления Грогара Безобразного, который любил во всем нечистоту. Но когда это было?!

— Что же ты тут делала? — недоумевал брат.

Танина, миловидная девушка с густыми, едва вьющимися волосами, тонким, чуть вздернутым носиком и по-детски чистыми, невинными карими глазками, смотрела на него, казалось, с тем же самым недоумением.

— Ты мне не поверишь, — чуть слышно прошептала она, — но и сама не знаю. Казалось, будто бы я была не тут, а в какой-то полутемной комнате… Единственное окно было занавешено плотной тканью, а незнакомое небо слепило мне глаза бесчисленными звездами.

— Что за фантазии у тебя теперь? — развел руками Мартин.

— Сама не знаю, — согласилась она. — Вот только очнулась, и вижу, что ничего так и не сделала. Да и не успею уже… Слышишь? Топот многих ног? Это повара и их помощники уже поднимаются по винтовой лестнице!

Мартин и сам слышал… Что оставалось им делать? Дальнейшее Мартин не хотел вспоминать. Это было начало бесконечно сумбурного и суетливого дня. Теперь юноша едва стоял на ногах, сжимая в онемевших пальцах важную тубу.

Так бы он и стоял дальше, если бы чей-то локоть не ткнул его немилосердно в ребра. Рядом с ним вырос Грегор, старший слуга, и зло глазами показывал ему на тубу, дескать: “Не спи, уже пора!”

— Ну что же? — раздался зычный голос королевского герольда (Мартин вздрогнул). — Сейчас мы увидим славную историю подвигов нашего венценосного монарха Фридриха Августина.

Мартин увидел на себе взгляд сотен глаз и шипение позади. Он точно очнулся и нервно, совсем не так, как проделывал это десятки раз на домашней тренировке, забарабанил пальцем по тубе, пытаясь попасть в секретную кнопку. Механизм все-никак не поддавался, пауза затягивалась. Весь двор косил взгляды в его бок.

«Да что же ты, давай!» — выругался про себя Мартин и из последних сил ткнул тубу. Сработал рычажок, что-то защелкало, заклокотало и вместе с первыми звуками труб началось долгожданное действие.

Мартин выдохнул с облегчением и только теперь рассмотрел зал, полный пестрых гостей в бархатных накидках всевозможных цветов, платьях, камзолах с блестящими пуговицами. Восторженные глаза дам, серьезные и властные глаза кавалеров пристально следили за проносившимися событиями, титулами, регалиями, победами, которые прокручивались на больших плакатных листах через тубу с последовательными и обстоятельными разъяснениями герольда.

— О, да здесь сам Готфрид Несокрушимый, — шепнул Мартин Грегору.

Старший слуга сощурил маленькие глаза, разыскивая того.

— Верно, — подтвердил он и зашамкал губами. — Если граф Гор здесь, значит, дело нешуточное!

— Что-то затевается, — так же тихо прошептал Мартин.

А между тем представление короля подошло к концу, и герольд призывным голосом возгласил о входе монарха в зал. Придворные застыли в поклоне с расставленными в стороны руками, а гости склонили головы на бок. Через минуту томительного ожидания появился и сам король — облаченный в королевскую мантию с изысканными фиалкового цвета лилиями, он важно вышел из позолоченной двери. Гости оживленно зашушукали, и, наконец, после его приветственного жеста радостно взорвались многоголосными воззваниями. «Да здравствует король Фридрих!», «Да будет вечно жить род Августинов!», «Слава королю!» — слышалось на разные голоса.

Король прошествовал к своему тронному креслу и не спеша сел на него, важно осматривая вельмож. Фридрих Августин был уже не молод, но и не стар. Для своих тридцати шести лет он выглядел закаленным бойцом, предводителем, полководцем и монархом. В нем сочетались всевозможные достоинства и навыки. Он успел побывать в десятках сражений и нескольких походах по году, в которых повидал немало такого, о чем оседлые жители приморского королевства и не помышляли. Поэтому для многих, если не для всех, он пользовался заслуженным авторитетом. Любое его слово воспринималось как приказ, немедленно исполнявшийся.

— Прошу всех располагаться! — широким жестом взмахнул рукой король, и десятки слуг со всех сторон вбежали в зал с удобными маленькими стульчиками с мягкими подушками. Ловко порхая, как бабочки, меж гостей, слуги придвинули каждому стульчик.

Когда все сели, король еще раз дал знак, и все слуги понеслись обратно. Грегор потащил в том числе и Мартина за рукав.

— Ты что-то сегодня спишь, —