Мощные гулкие аккорды огромных колоколов переплетались с легкими звонкими переливами множества средних и маленьких колокольчиков. Музыка – а это была именно колокольная музыка, а не просто звон, – лилась, заполняя собой все пространство, еще больше расширяя его. Белый, выпавший ночью снег, темно-голубое небо, на котором не было ни пятнышка, ни облачка, яркое холодное солнце, которое не грело, но заставляло жмуриться, тут же высветившиеся красивейшие старинные формы башен, куполов… Вот она, настоящая красота Коломенского, которую я разглядела только теперь, когда запели колокола.

Я присмотрелась и ахнула – всю эту феерию звуков издавала невысокая худенькая женщина, в синем недлинном пальто, белой шапочке… Если бы я встретила эту женщину на улице, то последняя профессия, которую я бы назвала, это звонарь. Она играла и играла, делала совсем короткие перерывы между звонами, и начинала новый перезвон.

– Я никогда ничего подобного не слышала, – проговорила я. – Это концерт? Часто здесь такое играют?

– Не в теме, – пожал плечами Игнат. – Ща погуглю. – Он стал тыкать пальцем в телефон, а я, закинув голову, слушать.

Я смотрела не на женщину-звонаря, а на небо. И чем-то таким невыразимым наполнялась моя душа, чем-то томительным, прекрасным, безграничным… Я невольно перекрестилась.

– Ты верующая? – спросил Игнат, но совершенно нейтрально, без смеха и шуток.

– Не знаю. Наверное, да.

Мне так не хотелось сейчас разговаривать, нарушать это удивительное состояние, которое появилось у меня в душе благодаря этой необычной музыке. Колокольная музыка… Переливы, перезвоны, изменяющие структуру пространства вокруг. Если верить физикам и моей бабушке, что главные законы нашей жизни – волновые, то можно понять, почему звучащие колокола меняют что-то в природе и в душе.

Мы побрели к выходу. До того как заиграли колокола, у меня замерзли ноги. А сейчас я поняла, что они согрелись, как будто я долго стояла в теплом помещении. Игнат несколько раз заговаривал, показывал мне картинки в телефоне. Но поскольку я не отвечала, он достал наушники, воткнул их в уши, включил какой-то фильм и стал смотреть. Я глянула на экран его телефона – там бегали корейцы, дрались, что-то взрывалось, падало, люди летели через голову друг друга, как соринки… Игнат сопел и время от времени хмыкал, наверное, там было что-то смешное. Потом он вдруг громко расхохотался и протянул экран мне.

– Ща… ща… прокручу обратно…

Я даже не стала смотреть, чтобы не ушло это чудесное ощущение, возникшее у меня от колокольной музыки. Может быть, со мной что-то не так? Я какая-то не такая? Неправильная? Почему им это смешно, а мне нет? Хотя Ульяна – тоже не такая. Только мы с ней не сближаемся. Может быть, из-за Андреева? Ведь он мне давно нравится, и ей тоже. Мы об этом не знали, но что-то мешало… Он и раньше, получается, стоял между нами, просто мы не понимали этого…

– Пойдем, пожрем? – спросил меня сильно раскрасневшийся на морозе Игнат. У него покраснели лоб, подбородок, а щеки и нос стали совсем пунцовые.

Я подумала, что не стоит воспитывать Игната. Многим женщинам удалось прибрать к рукам и перевоспитать своих мужчин. А многим – нет. К тому же мне Игнат не нравится. Симпатичный, если не рассматривать ноги-батоны, и лишь пока молчит.

Я покачала головой.

– Чё, жрать не хочешь? – продолжал Игнат, все так же весело, не понимая моего настроения.

Интересно бы мне было посмотреть на его родителей. Они дома тоже так разговаривают? Ведь он поступил как-то на философский в МГУ, значит, неплохо сдал экзамены в школе и внутренние экзамены в МГУ, как-то худо-бедно сдал первую сессию, о пересдачах не рассказывал… Конечно, если он на платном, он может ничего не знать вообще, ни по одному предмету. У нас на факультете таких достаточно. Присутствовать иногда на занятиях, списывать на экзаменах на три-четыре, как повезет, да и всё.

Что-то мелькнуло, видимо, в моем взгляде, что-то такое, что парень подтянулся, стал копаться в телефоне.

– Во, это наш дом, – показал он мне монитор. – Я не в Москве живу, рядом.

Я мельком взглянула на фотографию. Хороший дом. И что?

– И что? – насмешливо спросила я.

– Ничо! – обиделся Игнат.

– Я на метро поеду, – сказала я, сама не знаю зачем. Уж очень было мне дискомфортно в тот момент. Всё не так.

Игнат молча посопел, потом сказал: «Давай!», махнул мне рукой и потопал вперед, спотыкаясь на обледеневшей тропинке. Снег счистили, и под ним оказался неровный, всю зиму наслаивавшийся лед.

Я обошла еще раз все Коломенское, вернулась к колокольне. Все это время над усадьбой раздавался звон. Женщина по-прежнему играла. Делала коротенькие перерывы и играла, играла… Какая же невероятная физическая сила нужна для этого. И вдохновение настоящего музыканта. Потому что играла она замечательно.

Под колокольней стояла сейчас группка иностранцев, они снимали видео, хлопали. Мимо шли родители с детьми, не останавливаясь, тащили детей на горку, залитую неподалеку. Кто-то из детей оборачивался, смотрел на звонаря, кто-то шел, тоже не обращая внимание. Как странно… Наверное, местные жители – привыкли. Как привыкают к морю, на котором живут. В середине июля говорят: «Ой, не была еще на море в этом году… Никак что-то не дойду…» А море – в полукилометре от дома. И кто-то весь год мечтает о море, через всю страну летит к нему, добирается на перекладных, чтобы взглянуть на безграничную ровную гладь, окунуться, поплавать, просто посидеть у моря, дыша им…

Когда я шла обратно к метро, я услышала звук сообщения в телефоне. Это была Ульяна. Она молча послала мне какое-то видео. Я открыла его. Первые пять – десять секунд у меня был шок, потом я быстро закрыла видео. Дошла до метро, написала Ульяне: «Зачем ты мне это послала?» – «Чтобы мне не одной страдать!» – ответила Ульяна одновременно с хохочущим и плачущим смайликом.

Я доехала до университета и только там снова открыла видео. Андреев сегодня поставил на страничку своей музыкальной группы «эфиоп_и_я» новое видео. Точнее, это было очень-очень старое видео. Ему там было больше лет, чем мне сейчас. Двадцать три или двадцать пять… Андреев, в одних трусах – непонятно какого цвета, да это и неважно – «семейных», цветных, широких, скакал на небольшой сцене в каком-то клубе или кафе. Он пел что-то совершенно невообразимое, но, прислушавшись, я поняла, что это одна из тех самых матерных политических песен, после которых мы с Ульяной решили уйти со вчерашнего концерта. Значит, это такая старая песня? Музыканты были другие, его же возраста (вчерашние ребята все были моложе его). Было видно, как радуются, кричат и тоже прыгают у сцены женщины, довольно взрослые, надо сказать. Что за ерунда… Что за бред!.. Может, кто-то взломал его страничку и поставил это? Может, это не Андреев? Просто похоже? А песня почему тогда его?

«Ну и как тебе? – спросила меня Ульяна. – Досмотрела до конца?» – «Не смогла», – написала я в ответ. – «Досмотри».

Я стала смотреть дальше, но ничего хуже, чем уже было, я не увидела. Андреев прыгал, пока у него не стало прерываться дыхание, и вместо пения теперь получались какие-то хриплые выкрики. Понять ни одного слова уже нельзя было, только лезла в уши уродская матерная рифма. Точнее, мне она кажется уродской, а ему – очень смешной и категоричной, раз он спустя столько лет снова запел эту песню.