– Прости, но двоим сразу здесь будет тесно, – сказала я. – Иди в свою кровать, будь умницей.

Девочка замотала головой и зажмурилась.

– Ну пожалуйста, иди к себе! Нам обеим нужно поспать, – сказала я уже более властно.

Девочка снова завертела головой и зажмурилась сильнее.

Должна признаться, я не привыкла общаться с маленькими детьми: куда охотнее я общаюсь с теми, кто не остается глухим к здравому смыслу и логике. После очередного раунда уговоров с целью заставить ребенка слушаться моих указаний я встала с дивана, пошла в спальню и улеглась на детскую кроватку. Она была такой крошечной, что мне пришлось свернуться в позу зародыша. Через минуту ребенок снова оказался рядом – перелез через меня и втиснулся между мной и стеной.

– Юная леди, – строго сказала я, – такое поведение неприемлемо!

Но девочка уже закрыла глаза и притворилась спящей. Прибегнув к увещеваниям и ничего не добившись, я вернулась на диван, и снова ребенок через минуту оказался рядом. Подобное упорство вызывало восхищение, если бы девочка применяла его для более конструктивных занятий. Выругавшись себе под нос, я снова пошла в спальню, не сомневаясь, что упрямая малявка потащится за мной. У меня мелькнула мысль подпереть дверь, но так дело могло закончиться слезами. Смертельно уставшая, я рухнула на двуспальную кровать – несвежее постельное белье уже не казалось мне отталкивающим. В полном соответствии с ожиданиями, вскоре раздалось шлепанье маленьких ножек, и матрац кровати мягко толкнулся, но здесь хотя бы было достаточно места для двоих. Едва я начала засыпать – и девочка, кажется, тоже, – зазвонил телефон на тумбочке у кровати.

– Сьюзен, это Кейт, я вас не разбудила? Я хотела справиться, все ли в порядке.

– Не о чем волноваться, – с трудом выговорила я. – Ребенок по вас не скучает.

– У Ноя тонзиллит, – сообщила Кейт. – Ему дали антибиотики и оставили под наблюдением, пока не спадет температура, так что я еще побуду с ним. Никак не могу связаться с Алексом, но я оставила ему сообщение насчет сложившейся ситуации и велела сразу перезвонить.

– А он далеко? Через сколько он сможет подъехать? Меня ждут важные дела.

– Я понятия не имею, где он. Алекс от меня ушел. Наверное, у своей подружки.

Я выразила подобающее сожаление по поводу положения Кейт, но попросила ее кого-то найти, чтобы отпустить меня как можно быстрее. Кейт ответила, что ее родители живут далеко и помочь не смогут, а у подруг либо свои семьи, либо они не в Лондоне. Я продиктовала ей номер моего мобильного и велела сразу звонить, как только сюда отправится спасательная команда. Когда я попрощалась с Кейт, девочка уже сидела на кровати, совершенно не сонная и готовая начинать новый день.

– Утро еще не наступило, – объяснила я, стараясь снова ее уложить. – Давай поспим часок-другой.

Она вывернулась, выбежала из спальни и через минуту вернулась с охапкой книг. Я попробовала не обращать на нее внимания, однако столкнулась с форменной осадой. В конце концов я сдалась и начала читать вслух историю за историей о существах, местах и ситуациях, которые ни при каких обстоятельствах не могли иметь под собой реальной основы. Спустя примерно час я решила, что пока я жду звонка, означающего конец этого испытания, можно заняться выполнением намеченных дел, немного скорректировав время. Поэтому я одела ребенка соответствующим погоде образом, собрала несколько игрушек наименее кричащей расцветки и спустилась к себе в квартиру. Девочка упорно ходила за мной хвостом, поэтому я усадила ее перед телевизором – со своим ребенком я бы так, конечно, не поступила, – чтобы приготовить завтрак. Она не доела мюсли и не допила грейпфрутовый сок, о чем, не сомневаюсь, позже пожалеет. После завтрака я объяснила, что мы поедем на поезде и что я ожидаю от нее самого лучшего поведения. Девочка согласно кивнула.

У входа в метро я спросила похожую на птицу кассиршу на высоком стуле, вечно недовольную и ворчливую, сколько стоит однодневная транспортная карта на ребенка.

– За такую крошку платить не нужно! Сколько ей годиков? – спросила кассирша, расплывшись в лучезарной улыбке, и помахала костлявой лапкой ребенку. Девочка, усаженная в прогулочную коляску, застенчиво подняла ручонку в ответ.

– Понятия не имею. А на ваш взгляд, сколько?

– Как это – не имеете? – подозрительно прищурилась кассирша.

Я постаралась вспомнить свое впечатление при первом знакомстве с ребенком.

– Полагаю, ей не больше трех.

– Мне два! – раздалось снизу.

– О, да она говорит! – вырвалось у меня.

Управляться с коляской и маленьким ребенком в метро оказалось труднее, чем я предполагала. Всякий раз перед эскалатором приходилось останавливаться, отстегивать ремень коляски, складывать ее (легче сказать, чем сделать) и водружать на движущуюся лестницу, одновременно закинув туда же и ребенка, и всякий раз, сойдя с эскалатора, выполнять эти действия в обратном порядке. При этом другие пассажиры напирали на нас, как стадо буйволов. Я просто растерялась, сколько же эскалаторов необходимо преодолеть за такую короткую поездку. Добавьте к этому две пересадки и многочисленные длинные лестницы, требовавшие особой ловкости в маневрировании коляской на задних колесиках, прежде чем мы добрались до первой намеченной цели. Я твердо решила написать на электронную почту начальству метрополитена и сообщить свое мнение о порядках на этой транспортной системе. В поезде я обнаружила, что куда сложнее, чем обычно, избегать ненужного общения со случайными попутчиками: при виде ребенка лица неизменно разглаживались, поднимались ко мне и улыбались. Некоторые даже спрашивали у меня имя девочки или возраст – информацию, которую я уже могла сообщить с уверенностью. Полагаю, мы выглядели матерью и дочерью, решивших интересно провести выходной. Я довольно равнодушна к детям, но, должна сказать, девочка выглядела весьма миловидно со своими золотистыми локонами, розовыми щеками и большими голубыми глазами, если вам нравятся такие вещи.

В первый магазин из моего списка мы пришли, на семьдесят две минуты выбившись из графика. Я выбрала предметы одежды для беременных, намеченные к примерке, и пошла в кабину. Коляска в примерочной не помещалась, и мне пришлось оставить ее в зале, а ребенка выставить на пол в углу. Как только я начала раздеваться, девочка стала канючить, что хочет кушать. Я объяснила, что она сама виновата, потому что не доела мюсли; вот я съела причитающийся завтрак и до сих пор не проголодалась. Ребенок, однако, оказался неспособен принять ответственность за ситуацию, в которую сам же себя и поставил, и продолжал ныть. Не обращая внимания на капризы, я углубилась в важный процесс оценки качества, функциональности и внешнего вида предметов гардероба, когда одна из продавщиц сунула голову в примерочную и встревоженно осведомилась, все ли в порядке. Я объяснила, что ребенок сам кузнец своего несчастья, но женщина все равно с жалостью поглядела на девочку. Наконец, нагруженные двумя хозяйственными сумками, мы двинулись обратно к метро. В попытке положить конец причитаниям я остановилась у фруктового лотка, купила гроздь бананов, очистила один и дала ребенку. Девочка раздавила его между пальцев, которые затем вытерла о свое пальто, платье и боковины коляски.