– Мы заночуем здесь, – сказала Тамурлейн тем же холодным, жёстким голосом. – Сегодня дальше не пойдём.

Тамурлейн резко сошла с пляжа к дюнам.

Тоби сердило, что она просто принимает решения, даже не посоветовавшись с ним, но радовался возможности наконец отдохнуть. Он хотел узнать больше про замок, но был слишком голоден и вымотан, чтобы расспрашивать. К тому же у него болела голова и ужасно хотелось пить.

Тамурлейн отказалась от еды, поэтому Тоби отложил её девочке на завтра. От спальника Тамурлейн тоже отказалась.

– Но у меня есть плащ. Будет честно, если ты возьмёшь спальник. Я спал в нём прошлой ночью.

– Я его не хочу! – огрызнулась Тамурлейн.

– Ну ладно, как хочешь, – сказал Тоби, и добавил тихим шёпотом: – Идиотка.

Они сидели в темноте. Ветер шептался с травой, рядом ворчало море. Альфред прижался к Тоби, а Тоби натянул пониже капюшон с овчинной подкладкой. Он ужасно устал и почти заснул, когда что-то стукнуло по песку рядом с ним, и кто-то схватил его за плечо.

– Тоби, – в шёпоте Тамурлейн слышалось отчаяние. Её бледное овальное лицо нависало над лицом Тоби.

– В чём дело?

Ветер шуршал в её волосах так же, как в траве.

– Тебе нельзя идти к Регенту.

– Но он может мне помочь. Лесник Виджен так сказал.

– Тебе нельзя идти к Регенту. Ему нельзя верить. Он опасен.

– Тогда как мне попасть домой?

– Я не знаю.

– Кто он вообще?

– Я не помню. Я помню только, что он нехороший человек. Ничуточки не хороший.

– Тогда что мне делать?

Тамурлейн не ответила. Она отошла, тяжело опустилась на песок и обняла свои колени. Тоби провалился в сон, захватив туда мерцающий оранжевый огонёк.

Тень помнила. Ещё как помнил а. Она поднялась против потоков холодного воздуха, прижалась к облакам над дюнами и проскользнула в город, стоявший на обширной спине Китового Холма. Но не приближалась к мерцающему окну замка. Боялась. Она обходила его так, как собака обходит зверя, от которого не знает, чего ожидать. Она сторонилась того окна, где её поймали, набросили золотую сеть, которая жгла её призрачную кожу так, что та лопалась и лоскутами отходила от её тела – «Ай-й-й-й!»

Она послушала грустного певца в доме на Китовом Холме, журчание воды, булькающей в канализации большого дома, проползла по кирпичам Хогартова Трубопровода – акведука, по которому в замок шли вода и газ. Но когда тень достигла крутых стен замка, она не попыталась проникнуть за них, хотя возможностей было предостаточно: дыры между кирпичами там, где рассыпался раствор, вентиляция в кухонной стене, пустые рамы в окнах заброшенных крыльев. Но тень отвернулась от замка, как пловец у бортика бассейна, и рванулась вперёд, как тюлень под водой. Она злилась на замок, или на свою боязнь замка, и вымещала злость, сбрасывая цветочные горшки с балконов, врываясь в каминные трубы и загибая уголки ковров, чтобы об них спотыкались бабушки, отравляя сны любовников, внушая детям страх перед школой. Она обрыскала Подмышку Фредегунда, старую каменоломню, где собирались выпить и поболтать бездомные, и наполнила мысли её обитателей унынием. Она снарядом чистой ненависти пронеслась по вонючему переулку, известному как Задница Клотильды, к Падрейгову Полу, и носилась по нему кругами, как глистоватая собака за собственным задом. Через колокольню тень проникла взаброшенный храм и заразила сомнениями мысли учёных, которые тайно встречались, чтобы подискутировать о священной Книге Снов. А затем, потерявшись в круговороте чувства, которого она не понимала – самоуничтожитель-ном, самоненавистническом, отвратительном безумии, – она спикировала на колоннады Театральной Площади, где богачи прогуливались и сидели у тёплых костров, где стояли кареты с лошадьми, на головах которых висели торбы с овсом. Тень всполошила лошадей, и они перевернули кареты. Она бросала пыль в глаза собакам, добавляла горечи в напитки богачей, кусала за пальцы отпрысков королевской семьи, глазевших на представление, опрокидывала горящие свечи на скатерти ресторанных столиков. На Театральной Площади началась настоящая паника. Наконец, одновременно желая и боясь войти, тень ещё раз обошла замок, отыскала открытый балкон и вплыла в бальную залу. Та была уставлена стульями и столами: на неделе планировался банкет. Тень пнула штабель стульев, и он зашатался. Она пнула ещё раз и опрокинула его, как дерево в лесу, с глубоким вибрирующим грохотом. Тень понеслась по залу, опрокидывая другие штабели и пирамиды мебели. И сбежала. Потому что боялась. А в маленьком кабинете на вершине тёмного замка, в комнатке, напоминающей капитанскую кабину, где потолок нависал так низко, будто это была нора животного с острыми клыками, сидел высокий сухопарый человек с жестоким ртом. Он услышал грохот в бальной зале, и его мёртвые глаза вдруг оживил странный свет.

От холодного утреннего воздуха щёки и нос Тоби занемели, но ему было тепло в спальном мешке с меховой подкладкой. Альфред свернулся у него на шее, как тёплый шарф. На пляже шелестела трава. На длинных стеблях висели капли росы. Тамурлейн выбрала для ночёвки место меж двух дюн, поэтому здесь не было ветра, но от холода это не спасало. Тоби надеялся, что Тамурлейн, эта странная девочка, не замёрзла ночью. На ней было только тёмно-синее платье с низким воротом и рваным подолом. Оно, кажется, было сделано из хлопковой ткани – толстой, но что с того. И к тому же девочка ходила босиком. Она даже не прикоснулась к плащу на овчине, который валялся, отброшенный, между ней и Тоби. Тамурлейн лежала спиной к мальчику, свернувшись в клубок и положив голову на обе руки.

Тоби зевнул и выполз из спальника. Он поднялся на ноги и обнаружил, что голова раскалывается. Воды не осталось: он перевернул термос вверх дном, но не вытекло ни одной капли. Он перелез дюну, чтобы ответить на зов природы, а потом спустился к берегу. Облака висели низко, дул сильный ветер, раскидывавший морские брызги по пляжу. Линия берега стала размытой, замок был больше не виден. Но Тоби знал, что он там, ждёт. Как замок может ждать – Тоби не знал. Но чувствовал, что это так. И чувство было не из приятных. Убедившись, что по пляжу не ходят овцы-убийцы, Тоби ополоснулся в воде – настолько ледяной, что было трудно дышать – и, дрожа, вернулся к месту ночлега. Тамурлейн уже проснулась. Она сидела, положив подбородок на колени и обняв ноги руками. Её платье было покрыто плотным слоем песка с того бока, на котором она лежала. Когда Тоби сел, чтобы натянуть носки, он даже через штаны ощутил холодную сырость земли и понял, насколько отвратительно холодно должно было быть девочке ночью. От этого ему показалось ещё более возмутительным, что Тамурлейн отказалась от плаща и спальника.