– Да. – Она протянула ему два теста.

Он уставился на тесты. Казалось, прошла вечность, прежде чем он бросил тесты на стол за ее спиной. Подойдя, он запустил пальцы в волосы Голди и запрокинул ее лицо, чтобы она смотрела ему прямо в глаза.

– Ты носишь моего ребенка, – собственнически произнес он.

Прерывисто вздохнув, она кивнула.

Обняв ладонями ее лицо, он спросил:

– Ты согласна с тем, что это в корне меняет твою жизнь, Голди?

Его самоуверенность напугала ее. Но она слишком усердно боролась за свою независимость, чтобы сейчас подчиняться чьей-то воле.

– Нет, не согласна. Прости, Гаел, но это не так.

Несколько секунд Гаелу казалось, что он ослышался. Потом он вспомнил, с кем имеет дело. У этой женщины стальная воля.

И эта женщина вынашивает его ребенка.

Удивительно, но его противоречивые чувства испарились посреди ночи – между первым и вторым приступом рвоты у Голди. Тест на беременность избавил Гаела от всех сомнений.

Женщина пыталась обмануть его, притворившись беременной, лишь однажды. Хайди намекала на свою беременность, скорее всего, чтобы проверить свои шансы стать его женой. Но Гаел сразу заметил подвох.

Но с Голди все будет иначе.

Она носит его ребенка.

Он станет отцом.

Но она не считает, что ее жизнь изменится. Что это значит?

– Я тебя не понимаю, – произнес он и покачал головой.

Она облизнула нижнюю губу, и он почувствовал возбуждение. Ничто из того, что произошло за прошедшие двенадцать часов, не изменило пылающую страсть между ними. Во всяком случае, изменения в теле Голди делали ее привлекательнее и соблазнительнее.

– Я имею в виду, кое-что изменится, – произнесла она. – И это не обсуждается. Но я не стану другим человеком из-за ребенка.

Гаел заставил себя расслабиться и глубоко вдохнуть.

– Кое-что? Что именно? И что, по-твоему, не изменится?

Она поджала губы.

– Я не строила планов, если ты это имел в виду. – Она выдохнула. – Ну, во-первых, ребенок должен быть здоров.

– Я согласен, – сказал он.

– Когда он или она родится, нам придется обсудить твои права на посещение ребенка, а также наши графики работы.

Он насторожился:

– Права на посещение? Графики работы?

Она кивнула.

Он опустил руки, борясь с ужасным приступом лютой ярости и воспоминаниями о том, как им пренебрегли в детстве.

– И где ты будешь жить, пока эти права обсуждаются?

Она нахмурилась, словно он задал абсурдный вопрос:

– В Нью-Джерси, с моей матерью. Там нам будет лучше.

– Конечно. А я останусь в Калифорнии и буду видеться с ребенком в дни, предусмотренные постановлением суда, да? Как я понял, ты собираешься и дальше делать карьеру актрисы.

– Да.

– Значит, наш ребенок останется на попечение воспитателей или твоей матери и ее трезвой компаньонки, а ты станешь колесить по всему миру? Или ты собираешься таскать его с собой?

Она округлила синие глаза, но ответила спокойным тоном:

– Гаел, у меня еще нет ответов на все вопросы.

– Это точно. У тебя их нет. А у меня они есть. Но сначала я расскажу тебе одну историю. Ты готова ее услышать?

Она моргнула, затем подняла бровь:

– У меня есть выбор? Ты все равно мне обо всем расскажешь.

Гаел шагнул назад, не зная, что хочет сильнее: поцеловать ее чувственные губы, пытаясь отмахнуться от воспоминаний, или осудить ее за то, что она лишила его покоя.

Она переступила с ноги на ногу, привлекая его внимание к своему телу, едва закрытому тонким саронгом.

Гаел отвернулся, провел пальцами сквозь волосы и попытался немного успокоиться, глядя на широкий океан за окном. Глубоко вздохнув, он наконец обернулся и решил говорить напрямик.

– Я немного рассказал тебе о своем прошлом. О своем происхождении.

– Да, – осторожно ответила она, следя за тем, как он шагает по комнате.

– Каждые несколько лет, пока я рос, мой отец бросал свою жену на несколько недель и убеждал мою мать уехать с ним. Каждый раз он уезжал с ней на определенное время. Он оставлял мать Алехандро и жил с моей матерью – с женщиной, которую он, по-видимому, любил. А меня на это время отправляли в местный приют или оставляли со случайными знакомыми.

Голди вздрогнула:

– Гаел…

Он поднял руку:

– Я не нуждаюсь в твоем сочувствии. Это факт моего детства. Я с этим смирился, но ничего не забыл. Я смирился с тем, что у меня даже не было дома-развалюхи, который я называл бы собственным. Мое существование подчинялось прихоти моего отца, который откровенно назвал меня нежелательной ошибкой, когда я осмелился поспорить с ним.

Она ахнула и закрыла рот рукой.

– Я не желал становиться отцом просто потому, что эта роль не для меня.

– Но…

– Но теперь у меня будет ребенок, – продолжал он. – И я намерен дать ему то, чего не было у меня.

Она уставилась на него не мигая, на ее шее быстро пульсировала жилка.

– И что это?

– Сравнивая обстоятельства, которые я только что описал тебе, с тем, что ты мне недавно предложила, ты считаешь, будто человек в моем положении, пройдя через столько страданий, станет молчать, пока мой ребенок таскается по нянькам, самолетам, местам съемок и выдается мне в дни, предписанные решением суда? – Он ухмыльнулся.

Ее губы дрогнули.

– Гаел, пожалуйста, будь разумным.

Подойдя, он встал перед ней. Он хотел, чтобы она видела его решимость.

– Тот сценарий, который ты описала, Голди, случится только через мой труп.

От недоумения она открыла рот:

– Значит, мы даже не обсудим его?

– Мы его обсуждаем, – сказал он.

– Нет. Ты пытаешься навязать мне свою волю.

– Я сообщил тебе, чего не произойдет с моим ребенком. Теперь мы обсудим то, что с ним произойдет.

– Наш ребенок.

– Что?

– Наш ребенок. Равные права в воспитании. И равная ответственность за него.

– Да. И это невозможно сделать, живя в раздельных домах по обе стороны континента.

– Гаел, нам надо найти компромисс.

– Зачем нам компромисс, когда у меня есть решение? – спросил он.

Она нахмурилась: