Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марго нагнула свисающую сверху ветку, погладила ее рукой и добавила:
— Вот, как эта ветка. Что если она неожиданно для нас поставит нам пощечину, выгнувшись под нашим напором. Мы сможем почувствовать боль от удара ей по лицу, но в принципе никто же не виноват. И можно идти дальше. Но если мы окрасим этот вариант в личность и представим, что какой-то человек со злостью, но с точно такой же силой, не больше, ударит нас пусть даже этой веткой по лицу — такой удар запомнится на всю жизнь, и боль от такого удара будет гораздо глубже, чем пара ссадин на щеке. Здесь мы видим виновного, включаем свой внутренний моторчик, желающий жить для себя счастливо, и начинаем наполнять свое сердце уже другой, более тяжелой и разрушающей нас болью. Оказывается, что все чувства на этой Земле, гонимые нашим желанием счастья для себя, наполнены сильной болью и вызывают страдания у человека. Все страдания связаны только с нашим же неправильным пониманием, что такое счастье. Мы все смотрим на жизнь не так, как надо, и не так, как положено. Но есть и хорошая новость — боль существует только в зоне наших самоцелей, вне этой зоны боли нет. Нет боли, нет личного отношения, нет виноватых. Есть только свобода и абсолютное счастье.
Вот и получается, что счастье нужно генерировать самим, а не желать его и не вытягивать из окружающих сценами: из собственных детей, которые капризничают и не дают нам счастья, из усталых мужей, которые мало зарабатывают и не дают нам счастья, из соседки, из мамы и т. д. Нужно генерировать счастье самим, потом отдавая и не желая за это платы в виде внимания, денег, повышения по службе, особенного отношения к нашим детям, подарков на 8 марта. Нужно взять за свою жизнь ответственность и не искать причины и виноватых. Радость, как тень, которая все время за тобою прячется и преследует. Но когда ты про нее забываешь и начинаешь жить для других, делиться и отдавать, — она тут же выскакивает откуда-то из-за угла и может даже наброситься. — Марго слегка улыбнулась. — А как только захочешь счастье себе — оно тут же лопнет, пум… словно пузырь мыльный. Жаль, но чтобы это понять, мне пришлось лишиться родного человека, того, кто тебя так красиво украсил.
Марго протянула к веточке атласную ленточку и завязала ее на красивый пушистый бантик.
— Это тебе от меня. Последний подарок. Прощай.
Возвратившись из поездки, Марго вышла на остановке 52 маршрута. Прохладный, но ласковый майский ветер трепал ее за челку и старательно выбрасывал пряди ее волос из тугого пучка, собранного на затылке. Последние же изо всех сил сопротивлялись и старались сохранить первоначальную форму, заданную строгой рукой своей хозяйки. Шумели беспокойные листья деревьев, перемешиваясь со сбивчивыми трелями таких же непоседливых птиц. Май во всей своей красе дышал полной грудью, жил в каждом дуновении ветра, в каждом цветке, в прохладе разбегающегося по сторонам озера у дома, в каждом задумчивом лице встретившегося прохожего.
Марго шла неторопливыми шагами, голова была «как всегда где-то», а на лице отражалась сосредоточенность и занятость мыслей. Ее не оставляло в покое интуитивное чувство, что за ней все это время кто-то наблюдает. От этого становилось не по себе. Маргарита постоянно поворачивалась и вздрагивала при каждом громком звуке. Внезапно блуждающий взгляд зацепился за что-то острое, заставил ее замедлиться и остановиться. Зеленое, свободного кроя летнее платье из шифона с легкостью струилось по фигуре Маргариты и покорно сбивалось в широкие воланы у ее колен. Ветер застенчиво заигрывал со сборками ее платья, слегка колыхал их в разные стороны от остановившегося на остановке автобуса, выдавая красиво отливающую на солнце текстуру. Знакомый силуэт из прошлого прошагал мимо остановки напротив и направился за поворот соседнего дома, где жила подруга ее мамы. Знакомая до боли походка и силуэт приковали своей загадочностью.
Спадающие непринужденной волной рыжие волосы, сосредоточенные глаза, которые почему-то никогда не улыбались. Даже тогда, когда Марго смеялась заливистым, раскатистым хохотом, ее глаза жили какой-то своей собственной жизнью: всегда выделялись из общей гармоничной структуры выражения ее лица и первыми при встрече замечались окружающими. Автобус, тяжело пропыхтев, тронулся, с ревом мотора устремился вперед, а через мгновение превратился в шумящую вдали коробочку и вовсе пропал за поворотом.
Я такая же, как и миллион других женщин, мудрых и проницательных, всегда что-то предчувствующих и постоянно обеспокоенных. Я просто женщина. Это я».
Марго устремилась рассматривающим взглядом вдаль, бегло перебирая в руках ручки маленькой замшевой сумки, и, отпустив себе пару-тройку минут на размышление, решилась свернуть за поворот.
— Как поживаешь, Маргуша? — донесся голос из прошлого. Не веря себе, на лице незнакомца она разглядела знакомые глаза. Именно эти глаза, переполненные грустью и печалью, когда-то давно снились Марго.
Ты… Я…
— Ты живой? Но я видела новости. Ты для всех умер.
— И для тебя тоже?
Марго не находила объяснений.
— Что случилось?
— На меня было совершено покушение, все выглядело как случайная автокатастрофа. Я получил сильную черепно-мозговую травму. Около месяца лежал в коме. Отец переживал, что если заказчики узнают, что я остался в живых, то придут в больницу и убьют меня. По старой дружбе с главным врачом меня ночью в реанимации поменяли местами с другим пациентом, который скончался. Мое лицо, — Вадим показал на исполосованную шрамами щеку, — было все изуродовано. Меня мать родная не узнала бы. Неудивительно. Все меня помнят красавчиком, завидным холостяком, а теперь вон… — И Вадим снова показал на лицо. — Нет больше красавчика Лапырева. Ты ведь тоже не сразу меня узнала. Я с тобой в одном автобусе ехал до Дерева и назад.
Маргарита молчала и не могла поверить в то, что она слышит его, стоит рядом с ним, держит его руку. И это не сон.
— Моя жизнь еще в опасности. Заказчики легли на дно,