Открыв круглый иллюминатор «Индезита», Иван принялся перетряхивать одежду: однажды из-за навалившейся усталости и недосыпа он случайно выстирал собственный паспорт, который потом пришлось долго и мучительно восстанавливать, обивая пороги казенных столичных учреждений. Повторения не хотелось. Ключи, носовой платок, патрон от карабина… Вместе с мусором и хлебными крошками на пол выскользнула сложенная пополам бумажка, едва не отправившаяся в хищно разинутую пасть стиральной машины. Ударник уже почти забыл о своей встрече с мартышом, преподнесшим ему эту странную записку…

«Стиралка» щелкнула магнитным замком и тихо зажурчала, набирая воду. Усевшись прямо на прохладный кафельный пол, Иван развернул желтоватую бумагу и еще раз пробежал глазами по коряво выведенным строкам. Украшенные причудливыми завитушками буквы чем-то напоминали символы тайского алфавита, но казались более округлыми и какими-то неживыми – примерно так пишут еще не освоившие букварь дети, подражая своим родителям. Может быть, эти каракули вообще не несут в себе никакого смысла? По крайней мере Иван никогда не слышал о том, чтобы у мартышей имелось хоть какое-то подобие письменности. Впрочем, ответить на этот вопрос наверняка сможет один человек, давно водящий дружбу с этими забавными существами и знающий о них намного больше, чем он сам. Этого человека нужно навестить как можно скорее. Но сначала – в душ. А потом перекусить нормальной земной пищей: извечная центрумовская сухомятка в сочетании с консервами уже давно вызывала у Ударника стойкое отвращение.

Полупустой маршрутный «пазик» чихнул мотором и замер на краю крошечной пустынной площади. Иван протиснулся сквозь узкую дверь, ежась от липкого и редкого снега, сыплющегося из низких облаков, и едва не наступил в грязную лужу. Типичный подмосковный пейзаж: одноэтажный облупленный магазин формата «все в одном», кособокие заборы дачных участков, почерневшие от времени электрические столбы да тонкая лента растрескавшегося асфальта, убегающая в неведомую даль. Сейчас здесь безлюдно: не сезон, дачники потянутся сюда из города лишь с наступлением поры пыльных летних отпусков. Достав из кармана потрепанную записную книжку, Ударник еще раз сверился с адресом, оглянулся по сторонам и зашагал по неровному асфальту, оставив площадь за спиной. Заблудиться тут было решительно невозможно: загородный поселок состоял из одной-единственной улицы.

Дом номер шестьдесят один оказался деревянным особняком с высокой мансардой, возведенным, похоже, еще в конце девятнадцатого века и с тех пор изрядно обветшавшим. Сбоку, за небольшой березовой рощицей, вольготно расположившейся прямо посередине участка, виднелась более современная постройка – не то гараж, не то большой дровяной сарай. Потоптавшись у калитки и не обнаружив дверного звонка, Иван по-хозяйски просунул руку в щель между штакетинами, открыл ветхий шпингалет и зашагал к дому по петляющей меж деревьев тропинке. Участок выглядел вполне ухоженным, к нему явно регулярно прикасалась крепкая хозяйская рука, однако редкие следы запустения проглядывали сквозь видимый порядок, точно подкладка сквозь проплешины в износившейся ткани старого сюртука. Вот груда подгнивших досок неаккуратно высится возле припорошенной снегом грядки, вот пожелтевший целлофан парника треплется и хлопает на ветру. Поднявшись по пружинящим под ногами ступеням крыльца, Иван постучал. Спустя несколько минут с той стороны послышались шаги, и дверь отворилась: похоже, она была и вовсе не заперта, словно его тут ждали.

– Проходи, чего встал? – послышался знакомый голос.

– Здравствуйте, Ирина Игоревна.

– Здравствуй, здравствуй, Ударник. Проходи, говорю, сквозняка напустишь.

За минувшие два года Ведьма не то чтобы постарела, но как-то уменьшилась в масштабах. Нет, она по-прежнему красила волосы в темно-медный цвет и выглядела для своего возраста вполне бодрой и ухоженной женщиной, но… После смерти Старика, когда бывшая пограничница и полноправная хозяйка шестнадцатой заставы окончательно отошла от дел, Иван практически перестал с ней общаться – просто в суете навалившихся забот у него не хватало на это времени. А время неумолимо шло, и теперь Иван заметил, что Баринова вроде бы сутулится больше обычного да при ходьбе чуть подволакивает левую ногу, ступает осторожно, словно по тонкому льду. Здесь, в ее подмосковном доме, он оказался впервые. И не страшно ей тут одной? А может, подумалось ему, именно так и должна жить настоящая Ведьма: в глуши, в лесу, вдали от шумной и чуждой цивилизации?

– Проходи, садись, чай сейчас поспеет. Куртку вон на крючок повесь.

Ирина Игоревна совсем по-стариковски засуетилась, постелила на стол поверх клеенки чистую салфетку, достала откуда-то вазочку с пряниками и печеньем. Ударник огляделся. Жилище Ведьмы показалось ему уютным: кровать с горой подушек, аккуратно застеленных кружевной накидкой, на стене черно-белая фотография в рамке – молодая женщина со строгим лицом и мужчина в темном костюме с орденской планкой. В углу тикают часы, рядом несколько массивных шкафов, заставленных книгами. Телевизора поблизости обнаружить не удалось, видимо, Баринова обходилась без него.

– Как там наши? – спросила Ведьма, позвякивая изящными фарфоровыми чашками с растительным орнаментом, явно «гостевыми», из таких не пьют чай каждый день. Следом за чашками на столе возник пузатый электрический чайник, еще советский.

– Хмеля ранили, – неохотно сообщил последние новости Иван, – проведывал его как раз сегодня, вроде бы идет потихоньку на поправку. Калька за ним приглядывает.

– Бедная девочка, – покачала головой Баринова, явно думая о чем-то своем.

– Бедная?

Образ вздорной, но симпатичной девчонки с огромными ясными глазами и короткими волосами, собранными в две колючие косички, которая одинаково виртуозно владеет снайперской винтовкой и русской нецензурной лексикой, плохо сочетался в сознании Ивана с определением «бедная».

– Много ты понимаешь, Ударник, – вздохнула Ведьма и заботливо налила Ивану заварки из маленького чайничка, явно приходившегося родным братом остальному сервизу. Придвинула сахарницу с колотым сахаром, подперла щеку рукой и замолкла, глядя сквозь холодное стекло на медленно сгущающиеся за окном сумерки.

– У нас не принято о таком говорить, сам знаешь, традиции, – продолжила вдруг Баринова, – но я потому этот разговор завела, чтобы ты по-человечески ее понял и поддержал, Ваня. Раньше я за девочкой приглядывала, а теперь вот некому. Сколько мне еще осталось…

– Ирина Игоревна, да вы еще всех нас… – начал было Иван, но Ведьма вскинула ладонь, обрывая его на полуслове, и вдруг сделалась на этот короткий миг той самой Ведьмой, властной и решительной, которую он запомнил еще в свой первый день пребывания на заставе и которую, кажется, немного побаивался даже сам Старик.

– У Кальки младшая сестра есть, – неторопливо помешивая в чашке ложечкой, продолжила Ведьма, – родная мать при родах умерла, ей самой тогда, кажется, лет восемь было. Спустя пару лет отец отыскал новую женщину, разведенную, с сыном от первого брака. Характер у Калькиного папаши был, прямо скажем, не кремень, и новая супруга быстро его под себя подмяла. Получился типичный такой подкаблучник, слова поперек сказать не мог, со всем соглашался, а та им вертела, как хотела. Жили они не слишком ладно, ссорились, но тот свою новую жену боготворил, в рот ей заглядывал и все ее выходки терпел беспрекословно. Да и со сводным братом отношения у Кальки как-то сразу не заладились, он ей буквально прохода не давал, изводил как мог. Тогда она впервые портал и открыла…