Ромка проснулся от ужасного грохота: землю под его койкой била мелкая дрожь, стены палатки тоже вибрировали, словно ее трясло в лихорадке. В темноте раздавались тревожные крики и мельтешили тени: лагерь походил на разворошенный муравейник, в который кто-то сунул горящее полено. Судя по густой мгле вокруг, еще не рассвело.

– Вставай! – послышался рядом голос Алекса, и крепкая рука до боли сжала его плечо. – Живее!

– Что случилось? – с трудом разлепив глаза, спросил Ромка. Спать хотелось жутко.

– Обстрел. Похоже, началось. Сурганцы лупят крупным калибром по Антарии. До нас пока не долетело, но это дело времени.

Ромка выпрямился на койке, нашарил руками одежду и судорожно принялся натягивать штаны. Ночную темноту озарила еще одна короткая вспышка, громыхнуло. Спустя пару секунд докатилась ударная волна: брезентовая стена палатки прогнулась, в нее дробно забарабанили комья земли.

– Да быстрее же, мать твою!

Не дожидаясь, пока Ромка окончательно проснется, тень Алекса метнулась к выходу, на мгновение замерла в проеме. Похоже, даже сама мысль о спасении товарища в планы бывшего пограничника не входила от слова «совсем». Чтобы не потерять его из виду, Ромка вскочил, на ходу застегивая портки, сунул одну ногу в расшнурованный ботинок, второй подхватил уже на бегу и похромал, надеясь обуться по дороге.

В лагере творилось что-то невообразимое. Вдалеке колыхалось алое зарево, люди беспорядочно бегали, наталкиваясь друг на друга. Похоже, никто не ожидал ночного налета. Где-то выла сирена, добавляя инфернальной жути этой и без того страшной ночи. Справа, там, где должен был, по Ромкиным расчетам, располагаться центр клондальской столицы, снова полыхнуло, замельтешили яркие вспышки, в небо взметнулись искры, а следом донесся гулкий, перемежающийся сухим треском рокот. Ромка с трудом отыскал своего соратника: тот замер словно памятник, стоя чуть поодаль от рядов палаток и вглядываясь в иссиня-черное небо.

– Ты чего, Поганый? – только и успел спросить Дед.

– А вот сейчас и увидишь, – зло ответил тот. – Ложись! Быстро!

Захлопали частые винтовочные выстрелы. Успевшие вооружиться солдаты вскидывали стволы в чернильное небо и палили, кажется, наугад. Вспыхнул и скользнул в небеса луч карбидного прожектора, беспомощно пошарил меж облаков, лизнул что-то выпуклое, серебристое, точно рыбья чешуя. Тут же ему на помощь метнулся от земли второй луч, выхватил из тьмы веретенообразную, похожую на кита тушу, окруженную дырчатыми полукруглыми ребрами. Дирижабль плыл в ночи беззвучно, его словно влекло невидимым небесным течением, хотя импеллеры в цилиндрических кожухах исправно перемалывали воздух. Ромка, задрав голову, даже сумел разобрать название, выведенное рублеными сурнагскими литерами на лоснящемся боку цеппелина: «Фальтсхеттельмарк».

А потом с неба посыпались бомбы. Похоже, сурганцы прекрасно знали место расположения тренировочного лагеря: они целенаправленно вываливали свой смертоносный груз на палатки и казарменные постройки, превращая их в бушующую стену огня. Земля заходила ходуном, Ромку то и дело обдавало волной жара, когда поблизости рвалась очередная бомба, точь-в-точь будто в парилке на родной шестнадцатой заставе, когда кто-нибудь из мужиков в очередной раз спрашивал с хитрецой: «Ну что, подбросить?» – и опрокидывал черпак воды на раскаленную жаровню. Только там, в бане, не свистели пронзительно осколки над головой и не вздрагивали внутренности после каждого близкого взрыва. Спустя минуту у Ромки полностью заложило уши, а голову словно набили ватой: он слышал только равномерный звонкий свист, доносившийся откуда-то изнутри его черепа, а окружающий мир превратился в немое кино. О том, что бомбежка продолжается, он судил только по сыплющимся за шиворот раскаленным комьям земли да по воздуху, вспухавшему в легких от каждого разрыва, как в пустом барабане. Все остальное тело заполнил холодный, липкий страх. Еще никогда он не чувствовал такого ужаса, замешенного на раскаленном дыхании близкой смерти.

К распростершемуся на земле Алексу, пригибаясь, подбежал кто-то, тот поднял голову. Ромка присмотрелся: кажется, это был Зайцев. Полковник махнул рукой, указывая в противоположную палаткам сторону, принялся жестикулировать, Алекс кивнул, поднялся на ноги. Ромка не мог разобрать ни слова, но на всякий случай встал на четвереньки и подполз поближе. Зайцев обернулся, протянул руку, произнес что-то, беззвучно, как рыба, открывая и закрывая рот. Ромка помотал головой, но схватил перепачканную в земле ладонь. Полковник крепко сжал ее, потянул вверх, и они побежали сквозь пылающую ночь. Земля перестала дрожать, но почему-то начала стремительно вертеться, то и дело выскальзывая из-под ног. Ромка делал шаг, и почву тут же выдергивали, тащили в сторону, а перед глазами плыли разноцветные круги. Пришла и ушла отстраненная мысль, что он бежит босиком: один ботинок где-то потерялся, второй он так и не успел надеть. Но это уже не имело значения, есть вещи поважнее: надо остановиться, схватиться за взбесившуюся землю, пока планета не сбросила его с себя. К горлу подкатила горькая волна, и Ромку вырвало прямо под ноги. В тот же момент чьи-то сильные руки подхватили его под мышки, потащили вверх, бросили на пахнущие смолой занозистые доски: кажется, это был кузов грузового локомобиля. А потом наступила темнота: Ромка потерял сознание.

Паровая машина локомобиля работала с перебоями: видимо, осколком перебило какую-то важную магистраль, поэтому движок ритмично хлопал, словно надутый и резко сжатый полиэтиленовый пакет, выпуская в атмосферу клубы пара – не из торчащей вверх жестяной самоварной трубы, а как-то сразу отовсюду. Пар тут же смешивался со стелющимся над холодной землей туманом, настоянном на горьком дыме близких пожарищ. Небо на востоке зазеленело: близился рассвет.

Помимо Зайцева, умело ворочавшего рулем-штурвалом, в кузове подскакивала на кочках, ежась от утренней прохлады, Эйжел, а рядом с отрешенным видом сидели еще два бойца из отобранного полковником отряда, успевшие запрыгнуть в грузовик прямо на ходу. Алекс ехал, привалившись к дощатому борту и удерживая на коленях голову бесчувственного Ромки.

– Как там пацан? – не оборачиваясь, поинтересовался Зайцев.

– Легкая контузия и баротравма, – отозвался Поганый. – Ничего, оклемается.

– У меня аптечка есть. Может, надо чего?

– Если только спирта, – проворчал Алекс, – перорально. Нервишки подлечить.

– Перебьешься.

– Ну и не хрен тогда спрашивать.

Алекс втянул носом по-зимнему прохладный воздух, и его охватило ощущение дежавю. Все это уже было однажды. Побитая грунтовка с осыпающейся тракторной колеей, рассеивающаяся синеватая предрассветная мгла, туман, клочьями ползущий над жухлой травой. В точности так же несло гарью, только под задницей тряслись не плохо оструганные доски паровой телеги, а холодная броня БРДМ. Заприметив чернеющий силуэт «зеленки» впереди, он привычно повел плечом, проверяя, на месте ли сросшийся с телом «калаш», но тут же мотнул головой, отгоняя видение. Нет «калаша». И фугасов в придорожных канавах тут тоже нет. Это другой мир и совсем другая война.