«Теперь это мне приснится в самых жутких кошмарах», —отстраненно подумал Кольт и сказал, хрипло кашлянув:

— Понравилось, не понравилось. Не в этом дело. Просто ядавно не видел тебя таким грустным. Ты стал говорить о Маше, и у тебя былислезы.

— Я поделился с тобой своей личной драмой потому, что ты мойдруг, Петр, — спокойно произнес Тамерланов, — и, как друга, призываю тебяподумать о ПОЧЦ. Партия может стать нашим оружием, в том числе и против личныхврагов. У нас с тобой, как у кровных братьев, общие враги.

Бессменный губернатор Вуду-Шамбальского округа считался тамживым воплощением древнего божества Йоруба. Жители молились его бюстам. Давно,в начале девяностых, губернатор пожаловал Петра Борисовича титулом воплощенногоПфа, брата Йорубы. Так что, в определенном смысле, они действительно быликровными братьями.

Их связывала нефть, которую степные жители величали кровьюземли. Их связывали конезаводы. Торговля элитными степными жеребцами приносилазначительную прибыль и позволяла завязывать полезные деловые контакты намировом уровне.

Их разделяла трава кхведо, степная конопля, которойТамерланов, вопреки разумным предостережениям Кольта, тихо приторговывал, недля денег, а из куража.

С Тамерлановым можно и нужно было дружить. Качать нефть.Торговать жеребцами. Но делить с ним парламентское лобби — близость слишкоминтимная.

Во время переговоров Петр Борисович вел себя сдержанно, недавал прямых ответов и обещал подумать. Теперь он сидел и думал в одиночестве,прослушивал диктофонную запись, пил ромашковый чай, мял сигарету, не разрешаясебе закурить, потому что в таком состоянии, если начать, выкуришь пачку запару часов и не заметишь.

Высокий возбужденный голос Тамерланова в записи звучал ещеубедительней, чем живьем. Под каждым его доводом Петр Борисович мог быподписаться. Однако был какой-то подвох, не могло не быть подвоха. Два моментаособенно смущали Кольта. Во-первых, откуда знает Герман о виртуальных атаках?Или даже так: откуда он знает, что Петра Борисовича эти атаки серьезнобеспокоят? Во-вторых, что случилось с лицом губернатора?

Тамерланов был значительно моложе Кольта, отличался завиднымздоровьем. При внешней возбудимости он прекрасно владел собой, егоэмоциональные всплески, громкий смех, вспыльчивость, дурашливость составляличасть продуманного образа.

«Неужели Герман все-таки подсел на травку кхведо?» —осторожно спросил себя Петр Борисович и побоялся самому себе ответить.

Стоило задержать взгляд на любом предмете, будь тонастольная лампа, чашка с недопитым чаем, пресс для бумаг в виде серебрянойлетучей мыши, лиловый лотос в узоре ковра, огни за окнами, блики на стекле,смутное отражение самого Петра Борисовича, и тут же возникала подвижная мягкаярожа. Словно невидимые насмешливые пальцы быстро мяли сырую глину, лепилискладки разных гримас, разглаживали, опять лепили.

«Травка кхведо — это было бы хорошо, понятно, просто. Еслибы травка, если бы!» — думал Петр Борисович, пытаясь отогнать видение.

Не получалось. Оно проникало даже сквозь сжатые веки.Колючий холодок в солнечном сплетении никак не уходил, простреливал телокороткими ледяными иголками. Одна иголка пронзила мозг, стало больно исовершенно ясно, что несколько мгновений здесь, в кабинете, вместе сгубернатором Тамерлановым, или вместо губернатора, был кто-то другой.

Петр Борисович все-таки закурил, хотел вызвать секретаршу,просто так, чтобы больше не оставаться в одиночестве, но тут позвонил Зубов.

Голос его звучал необычно, слишком тихо. И тон был странный,отчужденный, прохладный. Сначала Иван Анатольевич поинтересовался, как прошлипереговоры, выслушал пространный раздраженный ответ и только потом, междупрочим, сказал, что у старика случился сердечный приступ. Состояние тяжелое, нов больницу вредный старик ехать отказался.

Видение наконец улетучилось. Кольт очнулся, распорядился,чтобы рядом с Агапкиным постоянно находились врач кардиолог и профессиональнаясиделка, и помчался на Брестскую.

Пока он ехал, окончательно пришел в себя. Реальный,полновесный страх за старика навалился могучей глыбой на все прочие чувства иоставил от них мокрое место. Петр Борисович забыл не только о физиономическихметаморфозах Вуду-Шамбальского губернатора, но и о самих переговорах. Теперь внем дрожал и вибрировал отчаянный внутренний монолог, обращенный к Агапкину:«Что это ты надумал? Что такое в голову твою плешивую пришло? Предатель,вредный старикашка! Из-за чего, собственно? Из-за собаки? Да, согласен, Адамбыл отличным псом, умницей, жалко его, даже мне будет его не хватать. Я найдутебе щенка пуделя, точно такого, черного кобелька. Я все для тебя сделаю,только не уходи! Не смей помирать! Не бросай меня!»

Москва, 1922

На самом деле товарища Дельфийского звали Аполлон ВасильевичГречко. Он был родом из Орловской губернии, из мелкопоместных дворян. Училсянемного. После гимназии прослушал лекции на медицинских факультетах Киевского,Казанского и Московского университетов, везде не более семестра. Его влекла иная,тайная наука. Он именовал ее «Дюнхор», и слово это всегда произносил, неразжимая губ, глухо и медленно.

«Дюнхор» охватывала абсолютно все области знания, отастрономии до антропологии, от физики до философии. Овладев ею, можно былочитать чужие мысли, мгновенно перемещаться в пространстве и во времени на любыерасстояния, излечивать все болезни потоками различных энергий, овладеватьиностранными языками, в том числе и самыми древними, мертвыми, за несколькодней.

Бокий привел Гречко и трех его барышень в дом к МихаилуВладимировичу пару месяцев назад, заявил, что Дельфийский с группой учеников(имелись в виду барышни пифии) планирует экспедицию в дикие степиВуду-Шамбальской губернии. Именно там, по его мнению, прячется в пещере один издревних сакральных центров «Дюнхор» и было бы разумно объединить усилия.

— Там степь, нет никаких пещер, — осторожно напомнил МихаилВладимирович.

В ответ пришлось выслушать пространную лекцию Гречко о том,что пещера в данном случае иносказание, символ, означающий вечно спящее и вечнободрствующее подземное сердце мироздания. Для непосвященного пещера может статьопасной, поскольку подавляет витальную энергию, что, в свою очередь, являетсязнаком для посвященного. Посвященный это подавление чувствует, умеет энергиюсвою надежно спрятать, вовремя закрыв все чакры, и без вреда для здоровьяопределить, где именно следует копать яму, чтобы проникнуть к тайнику древнихзнаний.

— Если я правильно понял, вы намерены искать в степи какой-токлад? — осторожно уточнил профессор.

— Да, именно клад. Кладезь бесценных знаний, которыйсоставляет абсолютную, бесконечную, неограниченную и в то же время всенаполняющую первосущность. Наподобие математической точки, она не имеетизмерений. У нее нет протяженности, длины, толщины, ширины, высоты. Она незанимает пространства. Но именно в ней, в точке, не имеющей измерений, скрыты впотенциальности все измерения.