– Может, ты и не потеряешь его как друга? – пытаюсь я ее утешить. – Может, вы со временем станете одной из тех сказочных пар, которые по-прежнему в хороших отношениях, даже если не вместе?

– Как Крис Мартин и Гвинет Пэлтроу? – спрашивает Верити. Она выглядит почти обнадеженной. Я киваю. А затем она начинает смеяться: – Да брось, Кэйт, ты же знаешь, что это чушь собачья!

Конечно же, я не могу сдержаться, когда слышу ее гудение, и начинаю смеяться сама. Мы обе хохочем и немного плачем одновременно.

– Это к лучшему, я знаю. Но мне потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть, что его нет рядом. – Верити складывает ладони вместе, заламывая пальцы. – Но знаешь что, Кэйт?

– Что?

– Ты сможешь побыть в моем доме, когда он будет вывозить свое барахло? Я не хочу осесть без сил у туалета, как Кэрри Брэдшоу, попросив его остаться в самый последний момент.

– Конечно, смогу. Когда он съезжает?

– Он сейчас собирает вещи. Значит, завтра? Но у тебя же работа?

Я обнимаю ее.

– Я отменю все встречи, я буду там.

Когда я съезжалась с Верити, она загрузила все свои вещи в тележку из супермаркета и прокатила ее три мили от своей старой квартиры до нашей новой. Я помню, как ожидала ее в окружении коробок, в одиночестве – подбросив меня, мама поспешила уехать, чтобы избежать платы за парковку. И наконец я увидела Верити – в зеркальных очках-авиаторах и красном клетчатом комбинезоне, толкающую свои пожитки по улице.

Когда нам подняли арендную плату, Гарри – всегда служивший «голосом разума» в нашей жизни – сказал, что на этот раз нам нужно все сделать как следует. Так у нас появился Джо. Джо, с его рыжей бородой и маленьким телом, который – как муравей – может нести вдвое больше того, что вы от него ожидаете, и который загружает свой фургон так плотно и точно, что это напоминает игру в «Тетрис». С тех пор он периодически появлялся и исчезал из нашей жизни – он присутствовал, когда мы с Гарри получили закладную на дом, когда я въезжала в свой офис и когда Верити с Джереми переехали сюда, в съемную квартиру с лососево-розовой дверью.

Его фургон стоит теперь на улице возле этой двери, Джереми рядом. Его безумно-торчащие волосы почти поникли, как будто молния ударила в них слишком много раз.

– Ну привет, Кэйт, – говорит он чересчур рано, когда я еще в нескольких футах от него, и я слегка машу в ответ, оглядывая его оранжевую толстовку с капюшоном, футболку с банановым принтом и мешковатые джинсы.

– Ты не замерз? – спрашиваю я. Он – яркий контраст с небом, похожим на серое покрывало, с которого мне на щеки летит мокрый снег.

– Сама-то как думаешь? Я упаковал все свои теплые вещи. Просто не сообразил.

Он бросает взгляд в фургон – задние двери открыты, и там видны старые рассохшиеся коробки, сложенные вокруг коричневого кресла: того самого, в котором Джереми обычно сидел с самокруткой в руке и кофейной чашкой на подлокотнике, используемой в качестве пепельницы. Мысли об этом и о пустом месте в гостиной, где положено стоять этому креслу, вызывают у меня желание обнять Джереми. Я хочу сказать «спасибо» за все те разы, когда он вызывал у меня смех, вытаскивая из депрессии одним лишь видом своей курьезно-яркой одежды. Но я только пожимаю плечами, когда он обхватывает себя руками и говорит:

– Конечно, замерз! Кому сейчас легко?

Он зябко переминается с ноги на ногу и смотрит в сторону дома:

– Ты к ее высочеству, надо полагать? Она там наверху, в спальне.

Я киваю.

Джо внутри, топает вниз по лестнице, его лицо скрыто за грудой из трех коробок.

– Это ты, Кэйт? – спрашивает он приглушенным голосом сквозь картон.

– Ага, нужна какая-нибудь помощь? – интересуюсь я, и так зная ответ.

– Не глупи, ты только порушишь мне всю систему. Ступай наверх, ей ты нужнее.

Наверху Верити, поджав колени к груди, сидит на кровати, покрытой смятыми одеялами разной расцветки. Она восседает на розовом с леопардовым принтом, своем любимом, так что я беру то, которое с павлиньими перьями, и набрасываю ей на плечи. Она уже не такая разбитая, как прошлым вечером, и даже воздух вокруг нее кажется тверже.

– Они как раз грузят остатки, – говорю я. – Как ты?

Верити слегка приподнимает плечи и опускает.

– Грущу, наверно.

Все слова, которые есть в моем арсенале для подобных случаев, бессмысленны. Она много раз слышала такие избитые фразы и все знает сама, но не готова в это поверить. «Со временем все наладится». «Ты найдешь кого-то нового, кого-то лучшего». «Все происходит не просто так». От них мне хочется закричать: «Да идите вы все в жопу!» – всякий раз, когда я их слышу. И все же я сажусь рядом с ней, обнимаю одной рукой за плечи, вздыхаю и произношу:

– Это к лучшему. Я знаю, сейчас так не кажется, но это так.

Верити кивает:

– Я просто хочу забыть обо всем этом. Вернуться к тому, какими мы были раньше, до того, как наш мир стал жестче.

Я слышу, как снаружи хлопают дверцы фургона и раздается свист Джо. Я быстро встаю и включаю музыку, чтобы заглушить шум его отъезжающего автомобиля.

– Как насчет того, чтобы сходить в «Универ»? – предлагаю я. Это одно из наших старых любимых местечек – грязноватый, дешевый студенческий бар, где подают коктейли ядовито-флуоресцентного цвета в толстостенных пластиковых бокалах. Мы засиживались там часами, играя в карты и время от времени показывая в окно на мужчин, с которыми не прочь переспать.

Улыбка разгорается на ее лице, словно лампочка, постепенно включаемая на полную мощность.

– Звучит здорово, Кэйт!

Мне нравится, что она умеет сама поднять себе настроение. Моя лучшая подруга, суперженщина, которая может пять минут невозмутимо слушать на площадке крики третьеразрядных звезд в лицо, а потом аккуратно стереть брызги их слюны, улыбнуться и сказать: «Кажется, вам пришло время передохнуть».

– Я так горжусь тобой, Верити! – говорю я, когда она встает и начинает рыться в гардеробе в поисках подходящей одежды. – Это сложная ситуация, но ты очень хорошо справляешься. Жаль, что я не могу залить твою силу в пузырек и пить, как зелье.

Я думала, это вызовет у нее улыбку, но Верити замирает, сжимая в кулаке платье, покрытое маками. По-прежнему стоя лицом к гардеробу, она произносит:

– Кэйт, мне нужно кое-что тебе сказать.

Дождь начинает усиливаться под играющий трек Мадонны «Меркантильная девушка», капли стучат по оконному стеклу.

– Что?

Она не оборачивается ко мне, а просто стоит там, разговаривая со шкафом.

– Я изменила Джереми. – Верити произносит это так тихо, что мне приходится просить ее повторить. Что она и делает, но все равно эти слова не сразу до меня доходят. И когда наконец это случается, внутри меня что-то обрывается. Как будто мое сердце сделано из папиросной бумаги, и ее слова вонзаются в него, раздирая на части.