– Что-что ты сделала? – Я вовсе не стремилась, чтобы это прозвучало зло. Но это выходит именно так: резко и отрывисто.

Верити поворачивается, смотрит на меня и опускает голову.

– Я не хотела тебе говорить, но просто не могла не сказать.

– Я рада за тебя. – Это получается хрипло, как шепот, и я не уверена, что говорю всерьез. Я хочу перемотать время назад на несколько ударов сердца, туда, где она была просто расстроенной, а я собиралась подбодрить ее блестящими нарядами и коктейлями.

– Кэйтлин, пожалуйста, выслушай меня.

Я комкаю одеяло под собой, крепко вцепившись в него руками. И вспоминаю, как Стью смотрел на меня с лестничной площадки, а я чувствовала срочную необходимость привязать себя к дверной ручке, сделать что угодно, лишь бы не кинуться вслед за ним с криком: «Я передумала и тоже иду в паб!»

– Прости, ладно? – продолжает Верити. – Но это все было неправильно, мы жили неправильно. Моя измена – не причина, она просто стала знаком, который нужен был нам обоим, чтобы все закончилось.

Я могла бы сделать так много глупостей за прошедший год – в гневе, в боли; но не сделала. Я сдержалась. Теперь же меня переполняют эмоции, и воспоминания словно захватывают мой рот и заставляют говорить. Как призраки, перехватившие контроль над моим телом.

– Но ты пришла ко мне домой вся в слезах! Убитая горем! – Я смотрю на нее и качаю головой.

– Ну, я все равно ведь была из-за этого расстроена. Даже если сама накосячила.

– Накосячила? Это очень мягко сказано!

При этих словах она вскидывает руки вверх:

– Боже, Кэйтлин, я знаю – это все расстраивает тебя, но ты не думаешь, что ведешь себя немного несправедливо? Ты работаешь свахой и знаешь, как заканчиваются отношения. Я слышала, как ты говорила: «Измена – это симптом, а не болезнь»!

Я действительно говорю это клиентам, которые обожглись в прошлом, чтобы убедить их: в правильных отношениях такого не случится. Я даже говорю это тем, кто сам изменял, изо всех сил стараясь скрыть свое осуждение и признать, что такой клиент не обязан провести теперь оставшуюся жизнь в раскаяниях и одиночестве. Но это совсем другое. Она знает из первых рук, как больно, когда кто-то больше не с тобой. Впрочем, этого я не говорю; я теперь не знаю, могу ли доверять сама себе.

– Да, я говорю так клиентам, но у меня было много клиентов, поверивших в мой бизнес только благодаря тебе с Джереми! – отвечаю я, игнорируя истинную причину своего гнева. – Черт возьми, именно так я заполучила Морвену!

– А, так вот о чем ты сейчас думаешь? О гребаной Морвене, мать ее, Стар? – Верити отбрасывает с лица прядь волос и смотрит на меня широко раскрытыми глазами, как будто я незнакомец, внезапно оказавшийся в ее спальне.

– Ну, теперь все будет основано на лжи, не так ли? – Когда я еще только произношу эти слова, то уже знаю, что они прозвучат слишком пафосно, и хочу, чтобы кто-нибудь вошел и встал между мной и Верити и напомнил, как сильно мы любим друг друга. Напомнил мне, что большая часть моего гнева предназначена вовсе не ей.

– Ты всерьез обвиняешь меня во лжи? – Верити всплескивает руками – до этого она стояла, упираясь кулаками в бока. – Да ладно, Кэйтлин, ты последний человек, который может злиться из-за всего этого.

– Не надо, – я качаю головой, глядя в окно. – Я думала… – Я сглатываю слезы, которые льются градом и мешают говорить. – Я думала, что вы были идеальной парой. Думала, ты никогда не сделаешь ничего подобного, зная о боли, которую это причиняет.

Верити смотрит в окно. Свет отражается от слезинки на ее щеке. Она вскидывает руку и быстро вытирает ее, думая, что я не заметила. От этого быстрого движения у меня щемит сердце. Я подхожу ближе и обнимаю ее. Интересно, чувствует ли она ту тоску, от которой у меня перехватывает горло, так же, как я чувствую ее боль? Я ощущаю наше общее прошлое, ставшее частью меня, даже если бы хотела о нем забыть.

– Ты слишком наивна, Кэйтлин. Ничто не идеально. Тебе нужно перестать так сильно напирать на это. Это не работает, ты же знаешь.

Когда она говорит, я слышу не ее голос. Я слышу голос Гарри: «Ничего страшного, если мы немного опоздаем, все будет в порядке», – пока мы мчимся по улице и я представляю, как прохожие крутят нам вслед пальцем у виска. Его лицо всплывает перед моим внутренним взором; и я вижу, как возвращаюсь домой и, обнаружив беспорядок, ору на него за то, что он не прибрался в кухне, – полный контраст с ухоженной кухней Полли Ли, с мраморной столешницей и латунными ручками, которую я недавно видела в «Инстаграме». Я слышу его, громко и отчетливо, как будто он кричит мне в ухо прямо сейчас: «Кэйтлин, почему ты постоянно сравниваешь свою жизнь с чьей-то еще?»

Я встряхиваю головой. Комната такая же, как всегда, – и Верити по-прежнему здесь; но и ее лицо, и тело кажутся странно искаженными, – словно я смотрю телевизор с помехами.

– Что ты хочешь сказать? Что Гарри был прав в тех скандалах?

– Я вовсе не это хочу сказать, Кэйт. Я просто пытаюсь… пытаюсь как-то защититься. Это не имеет никакого отношения к Гарри.

Но я ее не слышу. Все, что я чувствую, – это слова внутри, как маленькие шарики раскаленной лавы, над которыми я не властна и которые рвутся наружу.

– Это ты трахалась на стороне, – заявляю я. – Не пытайся все переложить с больной головы на здоровую.

– Я и не пытаюсь… – Она качает головой, и у нее снова такой взгляд, будто я пришелец, оказавшийся в теле ее лучшей подруги. – Ты меня вообще слушаешь?

У меня такое чувство, словно я окутана туманом, и все ее слова в нем застревают. И я не могу отделить то, что она говорит, от того, что я в действительности чувствую. Ее голос плывет вокруг меня, переплетаясь с моими воспоминаниями, и я не в состоянии разобрать – что реально, а что нет.

– Послушай… – начинает Верити своим самым мягким голосом, который обычно использует, чтобы разрядить особо сложную ситуацию. Он звучит покровительственно, и это меня раздражает. – Я хотела сказать это довольно давно… В общем, я думаю, что тебе нужна профессиональная помощь. Понимаешь? Психотерапевт. Я больше не могу… – Верити прерывается. Я знаю, что она сейчас плачет, но не смотрю на нее. – …Я больше не могу так продолжать.

И – бум! Это все, что мне нужно, чтобы полностью потерять контроль над собой.

– Может, и я больше не могу так продолжать! Нашу дружбу! Ты явно ни хрена не беспокоишься обо мне, так с чего я должна о тебе волноваться?

Я не это хотела сказать. Я ничего такого не имела в виду. Но слова не прекращаются. Я кричу, кричу, кричу. Как будто я банка шипучки, а кто-то встряхнул меня и отпустил, чтобы весь гнев, который я накопила, выплеснулся наружу.

Верити замерла на месте, как вкопанная. Ее рот слегка приоткрыт. Она ничего не говорит. И прежде чем к ней вернется дар речи, прежде чем она начнет оправдываться, что ей на меня не наплевать, я сбегаю вниз по ступеням и выскакиваю прочь из дома, хлопнув дверью так, что показалось – дрогнула земля.