потенциально даже более опасен из-за революционной теологической одержимости, движущей ее лидерами. Ядерная программа Тегерана (а также его работа над химическим и биологическим оружием) и его возможности в области баллистических ракет сделали его как региональной, так и глобальной угрозой. На и без того напряженном Ближнем Востоке прогресс Ирана в ядерной области вдохновил других — Турцию, Египет, Саудовскую Аравию — предпринять шаги, в конечном счете согласующиеся с наличием у них собственного ядерного потенциала. Иран также имел сомнительную репутацию главного банкира международного терроризма в мире, активно поддерживая террористические группировки оружием и финансами, особенно на Ближнем Востоке, и размещая свой собственный обычный военный потенциал в зарубежных странах для достижения своих стратегических целей. И по прошествии сорока лет пыл Исламской революции в Иране не проявлял никаких признаков ослабления среди его политических и военных лидеров.

Я встретился с представителем Великобритании Марком Седвиллом, затем со своим немецким коллегой Яном Хекером и подробно поговорил по телефону с представителем Франции Филиппом Этьеном. Хотя я неоднократно говорил, что окончательное решение не было принято, я также всеми возможными способами пытался объяснить, что нет возможности “зафиксировать” соглашение, о чем Госдепартамент умолял более года. Для всех трех моих коллег и их правительств это была тяжелая новость. Вот почему я продолжал повторять это, зная или, по крайней мере, надеясь, что Трамп откажется от сделки в течение нескольких недель. Новость должна была стать ударом грома, и я хотел быть уверен, что сделал все возможное, чтобы наши ближайшие союзники не были удивлены. С неизбежными визитами в Белом доме Макрона и Меркель было достаточно возможностей для полноценного обсуждения этих вопросов, но им нужно было заранее знать, что на этот раз Трамп намеревался уйти. Возможно.

Я ожидал, несмотря на его колебания, когда я был в Мар-а-Лаго, что Помпео привьет некоторую дисциплину в Госдепартаменте, но при его утверждении в Сенате заартачился Рэнд Пол. В конце концов Пол согласился отдать свой голос за Помпео, если тот публично заявит, что война в Ираке в 2003 году была ошибкой, и что мы должны уйти из Афганистана как можно скорее. Мне было жаль Помпео, потому что я был уверен, что это не его настоящие взгляды. Я никогда не сталкивался с необходимостью отказываться от своих взглядов, чтобы получить право голоса или даже получить работу в СНБ от Трампа, поэтому мне никогда не приходилось принимать решения, с которыми столкнулся Помпео. Представитель госдепа Джон Салливан, рассказал мне позже в тот же день, что звонил Полу, когда его утверждали. Пол сказал, что будет голосовать за Салливана только по одной причине — “Вас зовут не Джон Болтон”. Келли также рассказала мне, что в ходе переговоров с Помпео Пол сказал, что я был “худшим е…ным решением”, которое принял Трамп. Келли ответила: “Мне он кажется хорошим парнем”, что вызвало у Пола очередную гневную тираду. Да, мне было, чем гордиться.

В течение этих напряженных первых двух недель я также участвовал в нескольких встречах и телефонных звонках, связанных с торговлей. Я был приверженцем свободной торговли, но я был согласен с Трампом в том, что многие международные соглашения отражают не истинную “свободную торговлю”, а торговлю управляемую торговлю и далеко не выгодную США. Я, в частности, видел, что на этом поле играет Китай. Он преследовал свою выгоду в рамках ВТО, десятилетиями воруя интеллектуальную собственность США и занимаясь контрабанде технологий, что приносило нам неисчислимые убытки. Трамп понимал, что сильная внутренняя экономика США имеет решающее значение для эффективного проецирования политической и военной мощи США (хотя, как я начал понимать, он не очень-то стремился много проецировать) — эта заповедь применима к Китаю и всем остальным. И я вообще не имел никакого отношения к процессам принятия решений и вынесения суждений о ВТО. Я полностью согласился в этом вопросе с торговым представителем США Бобом Лайтхайзером, бывшим коллегой из «Ковингтон и Берлинг», где мы вместе работали в середине 1970-х годов.

Однако принятие решений по торговым вопросам при Трампе было болезненным. Можно было бы найти упорядоченный путь, используя межведомственную структуру СНБ, совместно с Национальным экономическим советом Кудлоу, для разработки вариантов торговой политики, но был только один человек, который считал это хорошей идеей: я. Вместо этого вопросы обсуждались на еженедельных встречах под председательством Трампа в Комнате Рузвельта или в Овальном кабинете, что больше напоминало драки за еду в колледже, чем тщательное принятие решений, без межведомственных усилий более низкого уровня по сортировке проблем и вариантов. После этих занятий, если бы я верил в йогу, мне, вероятно, она бы не помешала. Я присутствовал на своей первой торговой встрече в конце апреля, готовясь к поездке Мнучина и Лайтхайзера в Пекин. Трамп считал, что “тарифы — лучший друг человека” (что меня пугало), но, по крайней мере, напутствуя Мнучина он посоветовал надрать китайцам задницу” (что мне нравилось).

Глядя на меня, Трамп сказал, что Китай строго соблюдает санкции против Северной Кореи, потому что они боятся торговой войны с нами. Это было лишь отчасти правильно: на мой взгляд, Китай не строго соблюдал санкции. Мнучин и Кудлоу предсказали глобальную депрессию, если разразится настоящая торговая война, но Трамп отмахнулся:

— Китайцам насрать на нас; они хладнокровные убийцы [в торговле].

Да, торговые проблемы обещали быть тем еще приключением.

Макрон прибыл 24 апреля с первым государственным визитом за время правления Трампа. Насыщенная церемонией, должно быть, произвела впечатление даже на французов. К разочарованию прессы, не случилось никаких происшествий. Делегации Франции и США выстроились в ряд на Южной лужайке, президент и первая леди находились в зале дипломатической приемной, ожидая прибытия Макронов, а военные оркестры играли вдали. Военный церемониал впечатлял, особенно когда Старая гвардия Флейтистов и Барабанщиков, одетых в форму времен Войны за независимость, промаршировала, играя “Янки Дудль”. Это было воздаянием, за все бюрократические мучения.

Перед встречей с Макроном наедине, Трамп дал интервью для прессы. Он охарактеризовал сделку с Ираном как “безумную”, “нелепую” и т. п. Я задавался вопросом, воспримут ли на этот раз люди это всерьез. Когда прессу выпустили из Овального кабинета, Трамп и Макрон говорили наедине гораздо дольше, чем ожидалось. Основная часть беседы состояла, как сказал мне позже Трамп, в том, что он объяснял французу, что мы выходим из сделки с Ираном, а тот тщетно пытался убедить Трампа не уходить. Вместо этого Макрон работал над тем, чтобы заманить Трампа в более широкие рамки переговоров по “четырем столпам”, которые обсуждались на расширенной встрече (четырьмя столпами являются: решение ядерной программы