Чон вернулся 24 апреля перед межкорейским саммитом Муна с Кимом в демилитаризованной зоне. Я был рад, что Чон предположил, что “Панмунджомская декларация” лидеров будет состоять всего из двух страниц, а это означало, что все, что в ней говорилось о денуклеаризации, не могло быть очень конкретным. Я почувствовал, что Южная Корея считает, что Ким Чен Ын отчаянно нуждается в сделке из-за давления, оказываемого санкциями, и что экономическое развитие является главным приоритетом Севера теперь, когда он стал государством, обладающим ядерным оружием. Я не нашел это рассуждение утешительным. Тем временем Помпео сужал варианты времени и места встречи Трампа и Кима: предполагалось, что она состоится, 12 или 13 июня в Женеве или в Сингапуре.

На фестивале Муна и Кима 27 апреля в демилитаризованной зоне было все, кроме летающих голубей с оливковыми ветвями, но на самом деле он был почти свободен от реального содержания. Мун позвонил Трампу в субботу, чтобы сообщить о результате своих переговоров. Он все еще был в восторге. Ким взял на себя обязательство “полной денуклеаризации”, предложив закрыть их ядерный испытательный полигон в Пунгери. Это была просто еще одна фиктивная “уступка”, вроде взрыва охладительной башни ядерного центра в Йонбьёне при Ким Чен Ире. Мун настаивал на том, чтобы встреча Трампа и Кима состоялась в Пханмунджоме, за которой немедленно последовала трехсторонняя встреча с участием обеих Корей и США. Во многом это была попытка Муна покрасоваться перед публикой в том числе и американской. Трамп, казалось, был охвачен восторгом, даже предложив перенести встречу с Кимом на середину мая, что было невозможно с точки зрения логистики. К счастью, Мун признал, что Ким предпочитает Сингапур, что помогло выбрать место проведения. Наконец Трамп сказал, что Помпео и я будем работать с Муном над датами, что было обнадеживающим.

Мун попросил Кима провести денуклеаризацию в течение одного года, и он согласился, что было приятно близко к предложенному мной сроку. По иронии судьбы, в последующие месяцы заставить госдепартамент согласиться на 1-годичный график было труднее, чем убедить Кима. Два лидера выработали стратегию дальнейших действий, и Трамп попросил Муна уточнить, что мы должны запросить у Северной Кореи. Это была умная дипломатия, потому что, что бы Мун ни написал, он уже не смог бы возразить, если бы мы попросили об этом, а если бы мы были жестче Муна, он, по крайней мере, высказал свое мнение. Затем Трамп поговорил с Абэ, чтобы выработать дальнейшую стратегию относительно встречи с Кимом в свете отчета Муна. Абэ повторил все ключевые моменты, высказанные им в Мар-а-Лаго, в отличие от чрезмерно оптимистичной перспективы Муна. Не доверяя Киму, Япония хотела конкретных, недвусмысленных обязательств как по ядерной проблеме, так и по похищенным. Абэ подчеркнул Трампу, что он был жестче Обамы.

Позже я разговаривал с Помпео, который в то время путешествовал по Ближнему Востоку и оттуда слушал призывы Абэ и Муна. Звонок последнего звучал как предсмертный. Помпео объяснил, что у Муна была остановка сердца в Саудовской Аравии. После еще нескольких колебаний мы остановились на Сингапуре для встречи на высшем уровне 12 и 13 июня. В понедельник утром Трамп позвонил мне по поводу моих выступлений на двух воскресных ток — шоу, где большая часть дискуссий касалась Северной Кореи. По его мнению, я был очень хорош на телевидении, а это значило, что я должен отвесить ему еще больше комплиментов. В конце концов, Мун сказал, что порекомендует Трампа на Нобелевскую премию мира. Трамп сказал, однако, что ему не понравилась моя ссылка на “ливийскую модель” денуклеаризации Северной Кореи из-за свержения Муаммара Каддафи семь лет спустя во время совершенно не связанной с этим Ближневосточной арабской весны. Я попытался объяснить, что “моделью” для аналитиков по нераспространению был полный отказ от ядерной программы Ливии, а не последующая непредсказуемая кончина Каддафи.

История показала, что я не справился. Трамп не смог понять, что причиной падения Каддафи стала непредвиденная Арабская весна, которая резко прокатилась по региону, начиная с 2011 года, а не его отказ от ядерного оружия в 2003 году. Это была не только ошибка Трампа. Многие совершили классическую логическую ошибку “post hoc, ergo propter hoc” (“после — значит вследствии»), например «Нью-Йорк Таймс», писавшая в 2019 году “Диктатор Ливии Муаммар Каддафи был убит в 2011 году после того, как отказался от своей зарождающейся ядерной программы”. Тем не менее, Трамп закончил разговор словами: “Отличная работа”. По иронии судьбы, сам Трамп сказал на более поздней пресс-конференции, что, когда он говорил о “ливийской модели”, он имел в виду “полное уничтожение” Ливии: “Теперь эта модель будет иметь место [с Северной Кореей], если мы не заключим сделку”. Через несколько минут после того, как Трамп сделал эти замечания, вице-президент дал мне пять и сказал: “Он прикроет твою спину!” Сам Трамп сказал: “С тобой все ясно, я все уладил!”

Были также значительные события на фронте с заложниками, где мы получали все больше указаний на то, что Северная Корея освободит трех американских заключенных, если Помпео лично полетит на Север, чтобы принять их и вернуть в Америку. Ни ему, ни мне не нравилась идея его поездки в Пхеньян, но освобождение заложников было достаточно важным, чтобы мы решили проглотить это. (Трампа не волновало, кто захватил заложников, он не видел в этом проблемы.) 4 мая Чон пришел ко мне в третий раз, чтобы сообщить более подробную информацию о встрече в Панмунджоме. Он подчеркнул, что он настойчиво подталкивал Кима согласиться на “полную, поддающуюся проверке и необратимую денуклеаризацию” — на такой формулировке мы настаивали долгое время, начиная с администрации Буша-младшего. Это было бы важным риторическим шагом для Северной Кореи. По словам Муна, Ким казался сговорчивым в контексте до Сингапура, но Ким никогда не брал на себя обязательства публично. Мун призвал Кима заключить “большую сделку” с Трампом, после чего конкретные детали можно было бы обсудить на рабочем уровне, подчеркнув, что какие бы выгоды Север ни получил, они придут после достижения денуклеаризации. Ким, сказал Чон, сказал, что он все это понимает. Мун хотел провести совещание с Трампом в Вашингтоне в середине или конце мая перед саммитом Трамп-Ким, на что мы в конечном итоге согласились. Позже в тот же день Ячи из Японии также пришел ко мне обсудить саммит Мун-Кима, показав, насколько внимательно Япония следила за всем процессом. Ячи хотел противостоять эйфории, исходящей от Сеула (не то, чтобы я ей поддался), подчеркнув, что мы не должны поддаваться традиционному подходу Севера “действие