узнавал, тем более обескураженно и пессимистично смотрел на предстоящую встречу с Кимом. Я глубоко скептически относился к попыткам договориться с КНДР об отказе от программы создания ядерного оружия, которую Пхеньян уже много раз продавал США и другим странам в обмен на экономические выгоды. Несмотря на неоднократные нарушения своих обязательств, Северная Корея всегда уговаривала доверчивую Америку вернуться за стол переговоров, чтобы пойти на новые уступки. И вот мы снова за этим занялись, так ничему и не научившись. Хуже того, встреча легитимизировала Ким Чен Ына, коменданта северокорейского концлагеря.

После восьми лет ошибочной политики Обамы, которые, как я постоянно опасался, включали бы опасные уступки Северной Корее, как это было с Ираном, не говоря уже о провале шестисторонних переговоров администрации Буша-младшего и провале «согласованного рамочного соглашения» Клинтона, я беспокоился из-за рвения Тиллерсона встретиться с Ким Чен Ыном. Помпео сказал мне, что Трамп с самого начала своего правления был увлечен идеей этой встречи. Очевидно было, что возможности ей помешать не имели особых перспектив.

12 апреля, в разгар сирийского вихря, я встретился со своим южнокорейским коллегой Чон Юй Енгом, директором их Управления национальной безопасности. В марте в Овальном кабинете Чон передал Трампу приглашение Кима встретиться, которое тот принял под влиянием момента. По иронии судьбы, позже Чон почти признал, что именно он предложил Киму сделать это приглашение! Все это дипломатическое фанданго было придумано Южной Кореей и касалось скорее ее “объединительной” повестки дня, чем серьезной стратегии со стороны Кима или нашей. С моей точки зрения, понимание Югом наших условий денуклеаризации Северной Кореи не имело никакого отношения к фундаментальным национальным интересам США. На мой взгляд, это был сплошной театр без реального содержания. Я настоятельно призвал Чона избегать обсуждения вопроса о денуклеаризации на предстоящем 27 апреля саммите Север-Юг, чтобы помешать Пхеньяну занимакться своей любимой дипломатической игрой — вбивать клин между Южной Кореей, Японией и США. Я сказал Трампу, что нам нужна максимально тесная координация с Мун Чжэ Ином, чтобы избежать раскола между Вашингтоном и Сеулом. Я хотел сохранить американо-южнокорейский союз и избежать заголовков вроде “Трамп отвергает компромисс, предложенный Южной Кореей”, но он казался равнодушным.

Позже утром я встретился со своим японским коллегой Шотаро Ячи, который хотел, чтобы я как можно скорее услышал их точку зрения. Взгляд Токио на надвигающуюся встречу Трампа и Кима был диаметрально противоположен взгляду Южной Кореи — почти как мой собственный. Ячи сказал, что они считают, что решимость Севера получить ядерное оружие была неизменной, и что мы приближаемся к последнему шансу на мирное решение. Япония не хотела ничего из формулы “действие за действие”, которая характеризовала провальные шестисторонние переговоры Буша-младшего. “Действие за действие” звучало разумно, но оно неизбежно работало на благо Северной Кореи (или любого другого нарушителя режима нераспространения), принося северянам экономические выгоды, но затягивая демонтаж ядерной программы на неопределенное будущее. Предельные выгоды для Пхеньяна даже от скромной экономической помощи (или, например, смягчения санкций) были намного больше, чем предельные выгоды для нас от поэтапной ликвидации ядерной программы. Ким Чен Ын знал это так же хорошо, как и мы. В тот момент Япония хотела, чтобы демонтаж начался немедленно после соглашения Трампа и Кима и занял не более двух лет. Однако, основываясь на опыте Ливии, я настоятельно призвал к тому, чтобы демонтаж осуществлялся только от шести до девяти месяцев. Ячи только улыбнулся в ответ, но когда на следующей неделе Абэ встретился с Трампом в Мар-а-Лаго, Абэ попросил именно об этом — чтобы демонтаж занял от шести до девяти месяцев! Ячи также подчеркнул, что похищение Северной Кореей японских граждан на протяжении многих лет является очень эмоциональной проблемой в общественном мнении Японии и ключевым элементом успешной политической карьеры Абэ. В Мар-а-Лаго и позже Трамп пообещал заняться этим вопросом и добросовестно выполнял его при каждой последующей встрече с Ким Чен Ыном.

Директор ЦРУ Помпео, ставший первым контактером с КНДР со стороны администрации Трампа, уже договаривался о месте и дате саммита, а также о перспективе освобождения трех американских заложников. Ким хотел провести встречу в Пхеньяне или Пханмунджоме, и мы с Помпео согласились, что оба варианта были неприемлимы. Помпео считал Женеву и Сингапур двумя наиболее приемлемыми вариантами, но Ким не любил летать. Шаткие самолеты Северной Кореи все равно не могли долететь ни до одного из городов, а он сам не хотел слишком удаляться от Пхеньяна. У меня забрезжила надежда, что вся эта затея может рухнуть!

В Мар-а-Лаго Абэ подробно рассказал о ядерной программе Северной Кореи, подчеркнув, как и Ячи на нашей предыдущей встрече в Вашингтоне, что нам нужно действительно эффективное соглашение, в отличие от ядерной сделки с Ираном, которую Трамп так часто критиковал и говоря о которой сама администрация Обамы подчеркивала, что оно даже не подписано. Абэ также заявил, что Япония придерживается давней позиции о том, что при обсуждении баллистических ракет мы включаем ракеты малой и средней дальности (которые могут поразить значительную часть родных островов Японии), а также МБР (которые нужны северокорейцам для удара по континентальной части Соединенных Штатов). Аналогичным образом, Япония также хотела ликвидировать биологическое и химическое оружие Севера, что, как я согласился, должно быть частью любого соглашения с Пхеньяном. Трамп спросил Абэ, что он думает о недавнем визите Кима на встречу с Си Цзиньпином в Китай, и Абэ сказал, что это отражает влияние скрытой угрозы Америки применить военную силу и прекращение в соответствии с международными санкциями значительной части поставок нефти из Китая. Абэ подчеркнул, что удар США по Сирии за несколько дней до этого послал сильный сигнал Северной Корее и России. Отец Ким Чен Ына, Ким Чен Ир, был напуган, когда Буш-младший включил Север в “Ось зла”, и военное давление стало лучшим рычагом воздействия на Пхеньян. Я думал, что убедительная презентация Абэ повлияет на Трампа, но эффект оказался ограниченным. У японцев было такое же чувство, что Трамп нуждается в постоянных напоминаниях, это объясняло, почему Абэ так часто совещался с Трампом по Северной Корее на протяжении всего правления его администрации.

21 апреля Северная Корея с большой помпой объявила, что отказывается от дальнейших ядерных испытаний и испытаний баллистических ракет, поскольку и так является ядерной державой. Доверчивые СМИ восприняли это как важный шаг вперед, и Трамп назвал это “большим прогрессом”. Я увидел просто очередную пропагандистскую уловку. Если бы необходимые испытания были сейчас завершены, Пхеньян мог бы просто завершить работу, необходимую для производства оружия и систем доставки.