состоялся последний, поверхностный телефонный разговор Трампа и Мэй по Ирану и другим вопросам. Министр иностранных дел Борис Джонсон прибыл в Вашингтон в воскресенье вечером для дальнейших обсуждений. В ту же ночь Мэттис отправил мне домой секретный документ, в котором снова высказался против вывода войск, но по-прежнему не просил о встрече на высоком уровне для обсуждения. Мне хотелось сказать, что его позиция и так хорошо сохранилась для истории, но я воздержался. Пентагон все еще не сказал нам, что ему придется делать в оперативном плане, если США уйдут, перейдя от открытого противостояния к партизанской войне.

Я увидел Джонсона в своем офисе в девять утра в понедельник. Мы рассмотрели недавние встречи Трампа с Макроном и Меркель, а также идею Макрона о “четырех столпах”. Джонсон сказал, что они думали в том же направлении. Он, как и Макрон, подчеркнул, что Британия полностью понимает слабые стороны существующей сделки. Я объяснил, почему объявление будет сделано в ближайшее время, хотя, зная Трампа, я не сказал, что это будет на следующий день. Тогда мы не просто впали бы в бездействие, а вернули бы в силу все санкции США, связанные с ядерной программой, которые были заморожены в результате сделки. Когда мы расставались, я напомнил Джонсону, что хочу помочь с Брекзитом. Позже я поговорил с Седвиллом об этом разговоре, а позже разговаривал по телефону с Этьеном, когда он воскликнул, что Трамп только что написал в Твиттере:

Я объявлю о своем решении по иранской сделке завтра из Белого дома в 14:00.

Этьен следил за твитами Трампа более внимательно, чем я! Не было никаких сомнений в том, что грядет, что я подтвердил израильскому послу Рону Дермеру и нескольким другим, хотя никто и не нуждался в особых объяснениях.

Трамп произнес речь примерно в 14:15. Затем мы все вернулись в Овальный кабинет, чувствуя, что все прошло так, как планировалось, и что речь будет хорошо принята. Около половины третьего я провел встречу с репортерами в зале брифингов Белого дома, которая велась в записи. На этом мы закончили.

* * *

Потребовался месяц, чтобы разорвать ядерную сделку с Ираном, показав, как легко это сделать, если кто-то возьмет дело в свои руки. Я сделал все возможное, чтобы подготовить наших союзников Великобританию, Германию и Францию к тому, что произошло, потому что они, казалось, были совершенно не готовы к возможному выводу войск США. Многое еще предстояло сделать, чтобы поставить Иран на колени или свергнуть режим, несмотря на заявленную политику Трампа об обратном, но мы отлично начали.

В течение нескольких месяцев после вывода войск продолжалась работа по выполнению решения Трампа о повторном введении экономических санкций и по принятию других шагов по усилению давления на Тегеран в соответствии с его решением выйти из ядерной сделки. По сути, первоначальный план состоял в том, чтобы вернуть в действие все предыдущие санкции, приостановленные Обамой, а затем внести коррективы, чтобы закрыть лазейки, усилить правоприменительную деятельность и превратить кампанию в “максимальное давление” на Иран. 26 июля состоялось закрытое заседание СНБ. Самой интересной частью встречи были усилия Мэттиса преуменьшить общую важность Ирана в международной матрице угроз, с которыми сталкиваются США. Он сказал, что Россия, Китай и Северная Корея являются более серьезными угрозами. Его доводы были расплывчатыми, и я был рад видеть, что Помпео и Мнучин дали отпор, определенных В Стратегии национальной безопасности, одобренной Трампом еще до моего прихода, Иран был обозначен одной из четырех главных угроз. Но протесты Мэттиса против серьезного отношения к Ирану будут преследовать нас вплоть до его отставки в конце 2018 года. Эта встреча была настолько важной, что она просочилась в прессу и была опубликована на следующий день. Тем временем иранская валюта стремительно падала.

В середине августа 2018 года, а затем снова в январе 2019 года я ездил в Израиль, чтобы встретиться с Нетаньяху и другими ключевыми израильскими официальными лицами. Иранский вопрос был жизненно важен для Израиля, и Нетаньяху стал ведущим стратегом по свертыванию иранских программ создания ядерного оружия и баллистических ракет. Он также ясно понимал, что смена режима — это, безусловно, наиболее вероятный способ навсегда изменить поведение Ирана. Даже если это не было заявленной политикой администрации Трампа, это, безусловно, могло произойти, когда последствия санкций усилились. Более того, учитывая мнения арабских нефтедобывающих государств Ближнего Востока, в течение многих лет существовало молчаливое согласие между ними и Израилем о том, что Иран является общей угрозой. Этот консенсус одновременно делал возможным новый толчок к разрешению израильско-палестинского конфликта, которое в стратегическом плане мог бы принести большую пользу Америке. Другой вопрос о том, сможем ли мы максимально эффективно это использовать.

К началу сентября нападения на посольство США в Багдаде и консульство США в Басре, несомненно, на мой взгляд, совершенные проиранскими шиитскими группировками боевиков, выявили новую напряженность внутри Администрации. Многие в правительстве и министерстве обороны сопротивлялись силовым ответам. Нежелание принимать ответные меры, тем самым увеличивая издержки для нападавших и, как мы надеемся, сдерживая их в будущем, отражало последствия политики эпохи Обамы. Даже за двадцать месяцев президентства Трампа не назначил новых людей и не сформировал новой политики. Это можно было понять в начале 2017 года, но то, что бюрократическая инертность сохранялась до сих пор, было чистой халатностью. Дебаты о том, как реагировать на такого рода нападения, продолжались на протяжении всего моего пребывания в должности.

Меня также беспокоило нежелание Казначейства оказывать давление на участие Ирана в глобальной системе обмена финансовыми сообщениями, известной как SWIFT. Республиканцы в Конгрессе были заинтересованы в том, чтобы прекратить дальнейшее подключение Ирана к системе, но Мнучин и Министерство финансов возражали. У них были понятные опасения, но они неизменно настаивали на том, чтобы не менять существующую политику, что является характерным признаком бюрократической инертности. Реальный ответ состоял в том, чтобы еще сильнее давить на Иран и работать над поиском новых способов всестороннего мониторинга Ирана, а не просто давать ему возможность продолжать использовать механизмы мониторинга, которые можно было бы заменить и, возможно, даже улучшить с небольшими усилиями. Сотрудники СНБ и я продолжали настаивать на этом, в основном за кулисами, и добились успеха позже — но в следующем году возникли еще более серьезные препятствия для нашей политики в отношении Ирана.

Глава 4

Сингапурский танец

Когда мы приблизились к выходу из злосчастной ядерной сделки с Ираном, внимание Трампа переключилось на ядерную программу Северной Кореи. Чем больше я