Помню отражение твоих ног в расцвеченном голубым мраморе, то, как ты скромно шла, словно не желала выделяться из толпы. Я следил за тобой – двадцать шагов, тридцать шагов, – не мог отвести взгляда, что-то привлекало меня, а потом, поддавшись импульсу, бросился вниз по лестнице через две ступени. И через мгновение стоял у тебя за спиной в очереди в билетную кассу, хотя билет купил десять минут назад.

Я рассматривал твои выступающие из-под плаща, похожие на крылья, лопатки и прислушивался к тому, что ты говорила.

Догадался, что обсуждала какой-то телефильм, поскольку упомянула о жертве, которую привязали к стулу и мучили. А потом произнесла: «Ему отхватили болторезом большие пальцы. Знаю, знаю. Оставь в коробке с… Черт! Забыла, как называется. Что-то греческое… с огурцом…»

Тсатсики, подсказал я.

Ты повернулась.

Верно, тсатсики. Сказала ты в телефон и, едва улыбнувшись, отвернулась.

Я уже был на грани.

Впереди тебя людей не осталось, ты приблизилась к окну кассира и сказала в трубку: «Подожди, я перезвоню».

Я старался подслушать, куда ты едешь. Ты назвала станцию: «Будьте добры, Йонкерс».

На моем маршруте такого названия не было, и я испытал разочарование, но меня словно бы толкнуло.

Как только ты отошла от окошка, я наклонился к кассиру и нарочито громко попросил: «Пожалуйста, Йонкерс».

Ты остановилась и обернулась.

«Туда и обратно или только в одну сторону?» – спросил из окошка кассир.

«Туда и обратно», – ответил я.

Я смотрел в кассу, но все мое внимание было приковано к тебе. Чувствовал на себе твой недоуменный взгляд.

Получив билет, я помахал им, как впервые схвативший мячик малыш. Ты смотрела на меня так, будто оценивала одним, а не двумя глазами.

«Может, мы едем на одну вечеринку?» – спросил я.

Как это было не похоже на меня!

«Нет, – возразила ты, – вы скорее отправляетесь на сырное с тсатсики сборище, о которых я так много читала».

«Прошу прощения, но я невольно…»

«Вы подслушивали мою личную телефонную беседу?»

«Подслушивал? То, что вы говорили, невозможно было не услышать».

«Теперь вы меня обвиняете в том, что я слишком громко говорю?»

«Одно из двух: либо вы говорите слишком громко, либо поезда двигаются очень тихо».

Сморозил глупость, но ты рассмеялась. Такого совершенного смеха я никогда не слышал.

«Я Ханна», – сказала ты и протянула руку. Это движение заставило меня взглянуть на другую. Кольца нет. Единственно, что отметил мозг, не соотнося с именем. Я пожал ей руку.

«Патрик. Но друзья зовут меня Пэтчем».

А затем случилось нечто, чего я в то время не понял. Возникло ощущение, будто я невольно подорвал бомбу. Выражение твоего лица изменилось, и я увидел тебя четче. Твои глаза округлились – два ежеминутно меняющихся оттенка одного и того же пронзительно-голубого. В следующую минуту ты побежала, но не на платформу, а прочь от вокзала.

Я сидел в поезде в Бронксвилл и, глядя на свое отражение в темном вагонном окне, размышлял о тебе. В ушах бухнуло – состав вырвался из тоннеля, и на меня волной обрушилась голубизна. С того памятного дня я часто думал о тебе, но в моих мыслях ты не повзрослела. Была ли ты в то время красивой? В свои тринадцать лет? Была, внезапно сообразил я. Только я был слишком мал, чтобы оценить это.

Я ехал к брату, на посиделки в саду. Мне давно запрещали готовить для подобных сборищ и даже помогать с грилем. «Нам не нужны твои фантазии, братан». А когда я спрашивал, что привезти, Шон усмехался: «Смазливую секретаршу, если живет с тобой».

Целый день я пил пиво, гадая, как мне тебя найти в большом городе. Во дворе звучали несмешные шутки – коллеги Шона обсуждали юридические дела и спорт. Когда наступили сумерки и небо из голубого превратилось в темно-синее, подвыпивший брат расхвастался, как в школе клал всех на лопатки. Повалил меня на землю и шепнул: «Переворачивай меня на спину, братишка. Анни смотрит на тебя, ты ей нравишься, парень».

Анни мне тоже нравилась, однако я не стал переворачивать его и, высвобождаясь, произнес: «Ты победил, Шон».

Анни предложила стереть с моей рубашки пятна от травы. Но я ответил, что не надо беспокоиться, и через полчаса один уехал на поезде на Центральный вокзал.

Утром в воскресенье я вышел купить кофе и наткнулся на свидетельства чьей-то еще субботней гулянки: крошки от пиццы, куриные кости, раздавленные пластиковые стаканчики. Ночью был дождь, и к тротуару прилипли остатки размокшей газеты. На первой странице улыбающееся лицо мужчины в голубой воде плавательного бассейна. Но что-то приковало мой взгляд к газете, и я посмотрел внимательнее.

Заголовок в шапке первой полосы гласил: «Миллионер убит!» И ниже: «Наследник казино замучен и лишен жизни в собственном доме». Я отлепил несколько страниц от асфальта. На первой странице о событии сообщали две или три строки, за которыми следовали слова: «продолжение на стр. 5». Я разлепил размокшую газету. Третья, четвертая, пятая…

Есть! Ханна Дженсен, и рядом с именем автора твоя фотография.

Большие пальцы… болторез… тсатсики…

Я нашел тебя!

Подняв голову, возблагодарил небо. Оно было настолько голубым, а утро таким прекрасным, что я сразу понял, как поступлю.

ХАННА

Я познакомилась с Рэйчел на приеме у буфета, когда мы столкнулись, одновременно потянувшись за последним сдобным шариком с грюйером (я обычно не замечаю быстро движущихся объектов слева. Попробуйте на несколько минут закрыть один глаз и удивитесь, насколько нос станет мешать обзору). Столкнувшись, мы обменялись шутками, как много успели съесть сырных бомбочек, и в это время проходивший мимо косматый хапуга не постеснялся схватить последнюю и отправить в рот.

– Наверное, к лучшему, – прошептала моя соседка по буфету и добавила: – Хотя я изо всех сил убеждаю себя, что они на семьдесят процентов состоят из воздуха и поэтому могут считаться диетической едой.

– То же самое говорю себе о сырных слойках, – призналась я, и мы вдвоем наблюдали, как мистер Хирсут затолкал в рот несколько миниатюрных кексиков и, нагрузив овощами тарелку, вернулся к жене.

– Я Рэйчел, – представилась женщина, протягивая руку, и мы принялись болтать: откуда знаем хозяев, с кем дружим из присутствующих, где живут наши родители – Рэйчел была самой эффектной из приглашенных дам, – а затем стали обсуждать, чем каждая из нас зарабатывает на жизнь. Инициатива была за ней: Рэйчел сказала, что она литературный агент, работает с художественной и нехудожественной литературой, с клиентами, пишущими в самых разных жанрах, но ее увлечение и сфера интересов – криминальное чтиво. Заметив мою реакцию, она произнесла: – Не судите строго. Признаюсь, у меня нездоровый интерес к мрачным деталям жизни серийных убийц и совершенных ими преступлений, но…