– Забавно, – заметила.

– А что такое? Как было бы здорово, если бы вы оказались одной из этих темных личностей!

– Я криминальный репортер. Пишу для «Нью-Йорк мейл».

– Неужели?

Проболтав более часа, мы быстро выяснили, что один из моих бывших коллег стал клиентом Рэйчел. Майк Такер написал бестселлер по версии «Нью-Йорк таймс» о Потрошителе из «города умников». В его книге среди благодарностей нашлось место и для меня. Затем обнаружили, что нам нравятся одни и те же писатели, сериал «Прослушка», мы обе подростками читали «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте (в моем случае – под одеялом с фонариком), обе родились в маленьких городках, о которых никто не слышал. Вот тогда Рэйчел произнесла роковые слова:

– Ханна, вы никогда не задумывались о том, чтобы написать книгу?

Мы обсудили несколько сюжетов, которые стали темой моих репортажей, и Рэйчел сказала, что с удовольствием получила бы от меня пару пробных глав и общую канву. Этого пока довольно, и не займет много времени.

Наш разговор произошел четыре года назад.

Прости меня, Рэйчел, за сорванные сроки и за то, что история закончилась не так, как ты предполагала.

В течение нескольких недель после встречи с ней я возвращалась к своим заметкам и сюжетам, которыми занималась для «Нью-Йорк мейл». Мне казалось, будто их можно превратить в развернутое повествование, но, как только принималась за первую страницу, я падала духом прежде, чем могла перейти ко второму абзацу.

Какое-то время я боролась с собой, но потом поняла, в чем проблема: лишь одно преступление стало бы сюжетом моей первой книги – единственное хорошо мне известное – то, что совершилось в 1982 году в Свангамских горах.

Я с этим смирилась, и мне стало ясно: я должна все изложить на бумаге – историю девочки, мальчика и пневматического ружья. А когда завершу, запру рукопись в шкафу и никогда никому не покажу то, что написала. После этого можно попробовать перейти к чему-нибудь менее личному.

Я начала к концу 2007 года, примерно в то время, когда мой муж Пэтч потерял работу. Это означало, что я еще не знала, какой огромный секрет скрывает наш брак (был недолгий период, когда я бы сказала, что наш союз основан на лжи, но вскоре мое суждение смягчилось). И разумеется, я понятия не имела, что́ грядет в 2008 году, чем он позднее обернется. Когда я приступила к работе над «Мельничной дорогой», сюжет сводился к одному году. Я лишь хотела как можно убедительнее объяснить, что́ побудило Мэтью Уивера в августе 1982 года выбить мне выстрелом глаз.

Моя любимая книга, величайший правдивый рассказ о преступлении – «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте. Я перечитывала ее много раз, и мы обсуждали книгу с Рэйчел на вечеринке. В ней говорится об убийстве в 1959 году четырех членов семейства Клаттер. Всех их связали, вставили в рот кляп и выстрелили им в голову. Это произошло в собственном доме Клаттеров на ферме среди пшеничных полей Канзаса.

Если автор пишет о преступлении, это, как правило, триллер. Но Трумен Капоте создал не триллер, его роман – трагедия. (В конце первого абзаца он бросает читателю намек, сравнивая дальние зерновые элеваторы Канзаса с внешним видом храмов в Древней Греции.) В его трагедии особенно грустно то, что необыкновенно жестокое преступление одновременно представлено обескураживающе будничным. Начало книги навевает знакомые чувства – это привычные сцены маленького американского городка, причудливые детали, присущие десятку тысяч мест по всей стране. Читая о повседневных делах жителей поселка Холкомб в штате Канзас, ты как бы перебираешь сотни открыток с иллюстрациями, запечатлевшими целостность будничной американской жизни в географическом и духовном сердце нации. Фермер Герберт Клаттер бренчит молочными бидонами. У вас не возникает перед глазами женщина-почтмейстер в джинсовке и высоких сапогах? Со свидания с лучшим баскетболистом школы Бобби, изрядно припозднившись, возвращается его дочь Нэнси (Герб ей выскажет все, что думает о ее проступке). Не текст – красивые картинки, однако возникает ощущение, что в какой-то момент прольется кровь, и когда это случится, история покажется самым худшим, о чем приходилось читать.

Трагедия представляется обыденной и неотвратимой, и это нечто такое, во что я, конечно, верю сама.

Когда я приступила к своей истории, то, вероятно, хранила в подсознании «Хладнокровное убийство». Также описывала трагедию маленького городка, начавшуюся с пустяков и состоявшую из знакомых деталей американской жизни. В моем случае этими составляющими были школьные коридоры и раздевалки, вечеринки с ночевками, мальчишечьи компании и вредные девчонки. В первых главах я хотела рассказать историю двенадцатилетней девочки, эгоистичной, как многие дети, и неспособной увидеть дальше собственного носа (сейчас эти слова я невольно произношу с содроганием), но невинной и наивной, стремящейся больше узнать о жизни, всматривающейся горящим взглядом в будущее – какое оно взрослое, кем она станет, кого полюбит и с кем однажды свяжет судьбу.

Положив перед Рождеством 2007 года на бумагу первые строки, я еще не догадывалась, что семя трагедии намного значительнее, чем я сама, она – начало всего, что произошло с тех пор, как я села и написала: «Я выросла в девяноста милях к северу и в половине десятилетия от Нью-Йорка». Как и в «Хладнокровном убийстве» Капоте, эта история началась как обыденность, повседневность, однако внезапно превратилась в нечто иное.

Вот как это было.

Я выросла в девяноста милях к северу и в половине десятилетия от Нью-Йорка, в большом бежевом доме, стоявшем на Мельничной дороге перед пересечением с Эрхарт-плейс. В трех милях к востоку от нашего семейного жилища Мельничная дорога достигает своего романтического предела и упирается в парковку, а дальше петляет по горам – знаменитому месту, как я слышала, среди скалолазов, но еще известному своими ледяными пещерами, которые я настойчиво рекомендую тем, кому обычные пещеры представляются слишком уютными и сухими.

Из фасадных окон нашего дома виден Свангамский хребет, царственно простирающийся вдоль горизонта, подобно огромной нижней челюсти с неровными зубами желтоватого оттенка – цвет коров породы британская белая.

Пока я жила на Мельничной дороге, отец повторял одну и ту же шутку. Если приезжал новый гость, он встречал его перед фасадом и, игриво похлопывая по плечу и кивая на уличный указатель с фамилией знаменитой воздухоплавательницы, говорил: «Вот видите, мы живем между скалой и сердцем земли». Приходилось, конечно, подправить фамилию Амелии Эрхарт[5], чтобы получилось его «сердце земли». И, строго говоря, Свангамский хребет – не скала, а замысловатый пирог из разнообразных прослоек, но отца это не смущало, и все прекрасно сходило.

Мать же твердила, что мы живем в тени Божьей красоты.

Думаю, я унаследовала чувство юмора от отца.