Закончив с обедом, он поднялся в спальню.

Диктофон лежал все там же, под стопкой полотенец.

Натан промотал запись в начало и включил ее. Новый текст. Тот же замогильный голос.

Молодой человек сел на кровать.

Речь начиналась так же, как и предыдущая, – тот же тип предлагал расслабиться и называл черты характера своего собеседника. Потом была пауза, после которой точно так же, как в прошлый раз, прозвучала страшная фраза:

– В глубине души, в самой глубине вашей души гнездится чудовищный страх, подспудная тревога…

Пауза.

– Страх оказаться человеком… недостойным любви.

Натан судорожно сглотнул.

– Выйдя отсюда, вы забудете эти слова, но тревога останется с вами навсегда. Она будет жить в недрах души, и вы будете делать все возможное, чтобы заглушить ее.

Я смотрела на город с самого верха холма Круа-Русс. Солнце висело высоко в небе, его лучи нежно золотили видневшиеся внизу крыши Старого города. Мне хотелось стать птицей и лететь над этим прекрасным пейзажем, ощущая свист ветра в ушах.

Немного полюбовавшись видом, я поспешила к станции фуникулера. Перед этим я на секунду забежала домой и оставила там диктофон – слишком велико было искушение прийти на работу, запереться в кабинете и послушать запись. Предыдущую я даже не включала; более того, новую записала поверх нее. Я помнила, ради чего все это затевалось, – чтобы в случае проблем иметь под рукой доказательства. Но Оскар Фирмен больше не пугал меня, напротив, ореол таинственности делал его привлекательным в моих глазах. Он согласился выполнить мою просьбу и снова поменять характер. Так может поступить только открытый, расположенный к другим человек.

В то утро я чувствовала себя гораздо лучше, чем накануне: так же полна сил, но настроена куда спокойнее и оптимистичнее. Я твердо знала, что справлюсь с ситуацией, и собиралась вплотную заняться командой, которой явно не хватало моего участия. Теперь я четко видела свои ошибки: сначала меня сковывали страхи, потом я попала в железные тиски принципов. Неудивительно, что я не могла действовать по своему усмотрению.

По вагону шел нищий. Этот несчастный выглядел так жалко, что слезы на глаза наворачивались. Пассажиры изо всех сил делали вид, что не замечают его. Он был еще довольно далеко, когда я громко крикнула:

– Держите, любезный!

Я сделала это специально, чтобы остальные услышали и устыдились своего эгоизма.

– Возьмите! Купите себе хороший сэндвич! Это пойдет вам на пользу.

– Большое спасибо, м’дам.

– Не стоит благодарности. Вам повезло, что в мире есть люди, знающие, что такое сочувствие. А уж вы-то его точно заслужили. Представляю, какая у вас тяжелая жизнь, но вы не сдаетесь, и это прекрасно!

Я смотрела ему вслед, и меня распирало от гордости. Как благородно я поступила!

Выйдя из фуникулера, я бодрым шагом направилась к набережной, размышляя о том, что сделаю на работе.

На улице Лантерн рядом с пешеходным переходом я заметила слепого.

– Идемте, любезнейший, перейдем вместе эту улицу, – сказала я, беря его под руку и помогая спуститься с тротуара на проезжую часть.

– А шпага при вас? – спросил он, делая вид, что сильно встревожен.

Мне не понравилось, что он передразнил мой слишком куртуазный язык.

– Ну… вы же видите, что я шучу.

– Не вижу. Зато слышу.

Мы под руку перешли дорогу.

– Подумать только, что за люди! – возмутилась я. – Столько народу прошло мимо и даже не заметили вас. Так, осторожно, сейчас немного вверх… Отлично, вы замечательно справляетесь!

– Знаете, я уже тридцать четыре года перехожу улицу самостоятельно, так что…

– То есть за все эти тридцать четыре года никто даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь? Ладно, мы на месте, хорошего дня!

– Спасибо. Вам тоже.

Он слегка наклонился ко мне и добавил, понизив голос:

– Кстати, должен открыть небольшой секрет: я не собирался переходить улицу…

– Но на этой стороне вам будет гораздо лучше! К тому же тротуар здесь шире.

После такой выходки я бросила его, не попрощавшись. Вечно эти инвалиды чем-то недовольны!

Я спешила на корабль, думая о своей команде. Вдруг я поняла, что по сути все они – одинокие птенчики, предоставленные самим себе и больше всего нуждающиеся в заботливой маме. Решено, я возьму их под крыло и помогу повзрослеть. Это хорошо скажется на наших делах. Еще я планировала возобновить поиски компаний, которые могли бы проводить у нас ежегодные собрания или приемы. Оставалось восемь дней, а это, между прочим, приличный срок!

Вообще-то, если бы не Катель, Шарлю не пришло бы в голову ставить меня в такие условия. Без ее подлостей он бы отнесся ко мне непредвзято. Но бедняге достался корабль – и вот он ведет дела, ничего не смысля в ресторанном бизнесе, и прислушивается ко всяким пройдохам. Я открою ему глаза на то, что творится в команде и как все должно быть. Когда он узнает, что именно я уже сделала и что планирую на ближайшее будущее, то признает, что я достойна этой должности. До сих пор я держалась в тени и не афишировала свои достижения, а он и не догадывался спросить. Вот ему и показалось, что я била баклуши. Ну так вот, я перечислю все, что делаю ради него. Ведь, если честно, я стараюсь только ради него. Как бы он справился со своей посудиной без меня? Да он бы давным-давно закрыл свое дело и сидел несолоно хлебавши.

Я решила обзвонить в обеденный перерыв как можно больше предприятий. Наскоро перекушу – и сразу в бой. Во многих компаниях секретарь уходит на обед пораньше, и на телефонные звонки отвечает начальник отдела, а значит – путь свободен, можно действовать!

Когда я уже шла по трапу, наслаждаясь ярким солнцем и любуясь разноцветными бликами в спокойных водах Соны, до меня донесся вопль Марко:

– Бобби! Я тебе когда сказал смазать мотор? Что ты там валандаешься, черт возьми?

Бобби уныло поплелся к машинному отделению.

Манон, юная и очень застенчивая официантка, застыла в ужасе.

– У-у-у… Кажется, наш бедненький капитан разозлился, – жалостливо проговорила я, карабкаясь по крутой лесенке.

– Осторожно, он сегодня не в духе, – предупредил проходивший мимо Корантен.

Войдя в рубку, я увидела спину Марко, согнувшуюся над приборной панелью, и, недолго думая, бросилась разминать его каменные плечи. От удивления он замер и, кажется, даже перестал дышать.

– Нужно иногда расслабляться, мой хороший.

Он промолчал.

– Ты же устроишь нам инфаркт, если будешь продолжать в том же духе. Не стоит так переживать, мой дорогой. Давай-давай, расслабься немного!