— Как, по-вашему, какая выгода месье Ришело от этого проекта?

— Без сомнения — сугубо личная…

Она опять почувствовала его пристрастие.

— Это мы выясним по кадастрам Оксера, — оборвала она. — А что с Жюли Брюссо?

Суббота, 14-е

Боясь разбудить своего сожителя, Марго Лонваль, вернувшаяся поздно ночью, тихонько прошла в комнату на самом верху, расположенную под фронтоном эпохи Директории. Просыпаясь по утрам, она позволяла себе какое-то время пребывать в состоянии блаженства, вслушиваясь в звуки, доносившиеся снаружи в ее спальню. Дом в Мон-Бугон она выбрала из-за его местоположения. Каждое утро она чувствовала себя участницей спектакля, разыгрываемого в ложбинах, где чередовались все смягченные тона зелени, распустившейся после последних дождей. Она с наслаждением потянулась, предаваясь несказанному ощущению вливавшегося в нее утреннего спокойствия.

Девять часов! Снизу не доносилось ни звука. Должно быть, Ален уже уселся за работу. Он увлекся ниспровержением философии Канта, которое займет у него ближайшее десятилетие. Сейчас он прорабатывает второй том; первый дался ему с трудом, несколько притормозив работу. Ей была непонятна практическая целесообразность такого занятия. Фамилия Алена уже утратила авторитет. Этому способствовало немало факторов: во-первых, пренебрежительное отношение к нему его издателя, который выпустил маленьким тиражом его книгу; затем — выход работы с броским названием «Как Кант может изменить смысл вашей жизни», за которую охотно ухватилась пресса; и наконец, решение покинуть Париж после полученной им отставки в издательстве «Па-де-Порт». Его нишу занял молодой честолюбец, которому поручили разработать новую коммерческую политику. Отныне штат издательства сократили, критиков не приглашали, канули в прошлое издания сочинений с вариантами. В результате стали выходить книги, дающие немедленную выгоду; их расхватывали книжные киоски и супермаркеты.

Придя в раздражение, она резко перевернулась и соскочила с кровати. Накинув поверх ажурной ночной сорочки халатик без рукавов и стараясь успокоиться, сбежала по лестнице.

Алена не оказалось за его рабочим столом. Застекленные двери, выходившие на террасу, были широко открыты. И, как всегда, она испытала ежедневное удовольствие, вновь увидев цветущие вишни, спускающиеся к реке. По косогору вился лабиринт самшитовых кустов, в шутку сравниваемый Аленом с извилистой линией жизни. Ей вспомнилось, как одна парижская коллега, узнав, где она поселилась, спросила, чего ради она залезла в эту дыру. «Потому что это мое, черт побери», — ответила она тогда. В течение десяти лет Мон-Бугон служил для них временным убежищем. Но она чувствовала, что постепенно пускает здесь корни. Дом приручил ее. Он стал своим, и она обжилась в нем, словно собачка в конуре.

Сделав несколько шагов по гранитным плитам, Марго закрыла глаза, подставив лицо ласковому солнцу. Когда она открыла их, то различила на другом конце террасы фигуру Алена, у ног которого лежал ее спаниель. Услышав, что она идет к нему, он нетерпеливо перевернул страницу местной газеты, которая, казалось, очень его интересовала.

Марго подошла сзади, положила легкую руку ему на плечо, два раза шутливо поцеловала в щеку.

— Спал нормально?

Она всегда с осторожностью осведомлялась о его сне, зная, что, страдая бессонницей, он не выносил сочувствия к его мучительным ночам.

— Я дождался полуночи, чтобы принять капли, — ворчливо ответил Ален. — В котором часу ты вернулась?

Марго уклонилась от ответа.

— Мне не хотелось тебя беспокоить. Меня задержали некоторые осложнения на семинаре. Представь себе: воровство в музее.

Она села рядом и налила себе стакан мангового сока.

— Именно об этом я прочитал в газете. Какая-то анонимка прямо указывает на виновность Мадлен Дюжарден.

Он показал ей статью, которую Марго прочитала с большим изумлением. В ней бывшая учительница обвинялась в пособничестве похитителю.

— Ну, теперь такое начнется! — раздраженно проговорила Марго. — Лучше будет, если я немедленно пойду туда.

Она приподнялась со стула. Ален взял вчерашний «Монд» и непринужденно, подчеркивая свое безразличие, открыл на странице с рубрикой «Экономика».

— Когда будешь возвращаться, если только вернешься, — иронично произнес он, — не забудь купить молока. Кофе без него никуда не годится.

По сарказму в его голосе она поняла, что лучше не задерживаться во избежание сцены. Ее всегда удивляло, что он выходил из себя из-за пустяка. Но на этот раз он был совершенно прав. У нее совсем не оставалось времени на покупки.

— Кстати, — сказал он, надевая очки, — на третьей полосе газеты можешь полюбоваться большой фотографией Фретилло с комментарием, смелость которого ты оценишь: «Популярность — не всегда критерий значимости».

— Как раз в яблочко! — хлопнула она в ладоши, почувствовав облегчение от того, что нашла единомышленника. — Я, возможно, могла бы пригласить журналиста к нам на завтра. — Поймав его недоуменный взгляд, она поспешила добавить: — Я забыла тебе сказать, что пригласила членов клуба прийти попробовать нашего вина завтра вечером.

— К нам?! — возмутился он, вскочив и оттолкнув свой стул.

Ногой он задел собаку, которая, протестующе тявкнув, отскочила на безопасное расстояние.

— Как всегда, я про все узнаю последним! — гремел он.

Она попыталась смягчить его:

— Да это так, небольшой междусобойчик, чтобы утихомирить страсти… Всего-то с пяти до семи…

— Это уж слишком, — не остывал он. — И как раз в то время, когда я пишу. Сразу видно, как ты интересуешься моей работой! Мне следовало возвратиться на улицу Вильжюст, там я найду покой.

Она даже и не попыталась протестовать против такой вопиющей несправедливости. Задетый ее молчанием, он закурил сигарету. Ему хорошо было известно ее отвращение к табаку. Она расценила этот жест как провокацию.

— И когда же ты рассчитываешь заняться вином? — спросил он, выпуская длинную струйку дыма.

Вино! Она так и не выбрала время съездить в Треньи, как намеревалась.

— После обеда, — ответила она, не растерявшись. — Заодно я загляну в Трикоте, закажу легкую закуску.

— Если тебе нравится так транжирить время… — Тут он был сто раз не прав. — Все эти истории отвлекают тебя от работы. Совсем незачем ехать в деревню и разрываться на части. Что стало для тебя важнее?

— Сейчас пытаюсь всех примирить. Но без видимого успеха. Честно говоря, не так-то легко драться на всех фронтах. Мне тоже, когда я прихожу домой, хочется расслабиться.

— Вам всем нужны соломенные тюфячки…

Марго подчеркнуто посмотрела на свои часики.

— Ты хочешь, чтобы я отменила?..