грузинские оружейные мастерские. Горцы годами изготавливали утонченное оружие на заказ для великих князей. Правда, Вадим пришел, чтобы сделать что-то более ужасное и громоздкое — орудие для убийства вестников.

Производить бездымный порох Вадим не стал, чтобы не будоражить общественность. Остановился на дымном в полноценных патронах с бумажной гильзой. Труднее всего оказалось найти гремучую ртуть для капсюлей, в России промышленная химия еще не успела зародиться, что же говорить о грузинских княжествах, считай периферии.

Он делал ружье калибром в восемнадцать миллиметров с тяжелой вытянутой пулей Уманского на шестьдесят грамм. Пуля набирала шестьсот метров в секунду и могла остановить слона, собственно где-нибудь в Африке такое ружье назвали бы слонобойным. Восемь килограммов, два вертикальных ствола и переломная конструкция.

Отдача сбила с ног бедного мастера-оружейника, мастерскую которого Вадим занял на неделю, но результат того стоил. Захарий приходил несколько раз, чтобы проверить, чем занят друг, но уходил полный беспокойства. Вадим работал, как одна из новомодных паровых машин без перерыва на сон и еду.

— Вы безумец! — орал мастер на грузинском, целясь Вадиму в выставленную руку, — я не хочу в этом участвовать!

— Я плачу тебе не за нытье, а чтобы ты стрелял!

Прогремел выстрел. В мастерской повисла короткая тишина, которую прервал вопль.

— Аааах, ну вот, а столько разговоров было! — Вадим лежал на полу и обнимал ногами руку. На ране осталась серая корочка и испаряющаяся вода.

— Безумец! — седобородый старичок, который передвигался сильно хромая, вышел на улицу, где ждал князь в компании русского офицера с эполетами гусарского майора.

— Мастер Хачатур Бебуров, рад вас видеть, я пришел забрать у вас Вадима, — Захарий низко поклонился.

— Ооо, я слишком стар, чтобы воспитывать высокомерных сопляков! Чтобы какой-то безусый молец, указывал мне! — мастер поднял палец, — Мне! Как делать оружие! Ну хорошо, забирайте, чтобы мои глаза больше не видели этого безумца. Ох.

Старик уходил с улыбкой на лице, вот как хорошо ему было. Лет двадцать как он не выходил из затворничества и доживал свой век, но хоть напоследок еще поработал, аж кости ломило.

Вадим вышел с забинтованной рукой. Лицо за время отдыха восстановилось, чего нельзя было сказать о коже на животе. Глаза же так и остались как у мертвой рыбы.

— Живой, — Захарченко покачнулся, но удержал себя в руках. Он приехал в звании майора забрать новоиспеченного штабс-капитана Вадима Беркутова во Владикавказ.

— Миша! — Вадим подошел и обнял друга.

— Оо, а это что за бандурина? — Захарченко показал на огромный чехол.

— Ружьишко, на крупную дичь.

— Захарий, я забираю у тебя Вадима, отчизна зовет.

— Я уже понял, — Захарий вдруг почувствовал, что в мире все сдвинулось, сделало шаг, но пока не понял куда. Он проводил гостей и вернулся к работе над заводом.

* * *

Сначала ехали молча. Вадим разглядывал деревни и городки вдоль военной — грузинской дороги, а Захарченко дремал. Вадим не знал, так на Михаила сказывался жаркий день августа или выработанная привычка спать в дороге, но мешать не спешил, ждал, когда друг заговорит первым.

— Вадим, что там случилось?

Захарченко решил заговорить на остановке у почтового отделения. Они сели перекусить в небольшом трактире, заняв крайний столик на свежем воздухе.

— Тебе короткую версию или длинную?

— Короткую, не надо, — Захарченко быстро предоставил слово из шести букв, — давай кратко, но не одним словом.

— Там был кто-то вроде меня, — Вадим развел руками.

— Вредный, с глупыми шутками, — Михаил загибал пальцы, — жестокий, без чувства стиля…

— Стоп! У меня отлично с чувством стиля, — не согласился Вадим.

— Ты в столице только фиолетовое на людях носил.

— Это называется реклама! Сначала я, потом полгорода.

— Ладно, — не стал спорить Захарченко и закатил глаза, — в итоге кто это был?

— Думаю, что турок, я так подумал из-за языка и внешности. И еще Мартынов, чертов предатель выстрелил в меня из пушки.

Михаил несколько раз открыл рот, пытаясь что-то сказать, пока не собрался с мыслями:

— Я даже не знаю, что меня больше поразило, то что ты знаешь турецкий или то, что ты выжил после попадания пушки.

— А ты не знаешь турецкий? — передразнил его Вадим, — Миша, у нас предатель в штабе!

— Нет его в штабе, после боя Мартынов нигде не появлялся. Но! — он поднял палец, — я знаю, где этот гаденыш. Ко мне три дня назад приполз Ахмет, умолял спасти его, просил какие-то таблетки.

— О, он еще живой? У него еще недели две есть, что он такой нервный-то, — Вадим достал трубку, чтобы закурить.

— Не знаю какие недели у него есть, но нервничал он так сильно, что пришлось запереть, — Михаил строго погрозил Вадиму, — прекращай издеваться над людьми. Тебе мало загубленных?

Кого именно Михаил имел в виду, уточнять не пришлось.

— Захарченко, ты пойми, что дальше будет только хуже. Все это, — Вадим провел пальцем круг в воздухе, — это игра. Офицерчики устраивают балы, отдыхают в ресторанчиках, иногда о Кавказе вспоминают в Петербурге и так далее. Только солдатики сидят по крепостям и перестреливаются с горцами.

— Нет, ты не прав, — возмутился Захарченко.

— Миша, тебе напомнить двенадцатый? А ну, мы же его не застали, но родители тебе должны были рассказывать, как Наполеон дошел до Москвы.

— Вадим, сейчас никто не дойдет до Москвы! — Захарченко говорил так, что казался истиной в последней инстанции.

— Сегодня, нет, сегодня никто не дойдет. А через десять лет? Пока мы палками в земле ковыряемся, британцы куют сталь, покоряют Индию, Африку! Французы не отстают и постоянно ускоряются. Мы оглянуться не успеем, как за Пруссией будем пыль глотать.

— Не смеши, вон твои же револьверы у нас появились. Винтовки на испытания отправили. Гранаты те же.

— Мало. Я пока в Тбилиси был, искал гремучую ртуть для патронов и что? Вся привозная, нет заводов в России. И так будет во всем, пока ярмо рабства с народа не сбросим, пока люди не начнут в наших университетах учится.

Вот здесь Михаил переполошился и перешел на громкий шепот.

— Ты что! А ну, цыц! Какое ярмо рабства? В декабристы заделался?

— Миша, не путай кота и мышь, — Вадим раздраженно потряс трубкой, — мне глубоко фиолетово Николай у власти или президент республики. Ты не о себе думай и о своем дворянстве, а о людях. Если для меня будет эффективнее рабство, то я и до этого дойду, но пока станков хватает.

— Я тебя не понимаю, ты чего хочешь? Народ освободить или власть сменить?

— Промышленность я хочу. Промышленность. И если мне будет мешать гнилой чиновник, то буду топить, если длинными руками полезут англичане, то буду рубить, если