Бездна вариантов.

– У вас ко мне какое-то предложение? – сухо спросил король, и лорд Глендори мечтательно улыбнулся.

– О да, разумеется, сир. Выйдите ко мне добровольно. И тогда ваша смерть, как и смерть вашего брата, будет легкой и быстрой. Я позволю выпить вам мгновенно действующий яд, вы даже ничего не успеете почувствовать.

– Вы не хотите предложить мне отречься? Жизнь в изгнании в обмен на корону?

– Но вы же все равно не согласитесь. А если и согласитесь, то солжете. Я слишком уважаю ваше величество и слишком люблю своего дорогого зятя, чтобы тратить время на такие пустяки.

– Скотина, – процедил Яннем.

– Породниться с ним было твоей идеей, – огрызнулся Брайс.

– Знаю. Только избавь меня от «я же говорил». И так тошно.

Яннем отступил от окна. Его лицо было белым, на скулах вздулись желваки.

– Он вышел на переговоры, просто чтобы поглумиться, – тихо выговорил он. – Просто чтобы сказать, глядя мне в глаза, что победил меня. Я сдеру с него кожу. Заживо.

Это не было пустой угрозой в порыве гнева. Яннем всегда казнил своих врагов быстро, без публичных пыток (хотя в подземельях Лорда-дознавателя им приходилось несладко). Но сейчас Брайс знал, что его брат не шутит. И не имел ни малейшего желания вступаться за отца своей драгоценной супруги.

Они молча вернулись в подвал. Брайс знал, что теперь нужно постоянно следить за пересохшим колодцем. Он набросил туда защиту, но она была не так крепка, как печати снаружи башни, а поддерживать ее постоянно Брайс не мог, на это ушло бы слишком много сил. Если он умрет от истощения, Яннему это точно никак не поможет. Но все же он сделал, что мог, и если маг Глендори попытается поджарить их, у него это не получится… во всяком случае, не сразу.

– Есть хочешь? – хмуро спросил Яннем.

Брайс покачал головой. Они поели вчера накануне, воспользовавшись провизией из многочисленных запасов, прежде чем легли спать на голых камнях второго яруса. Но теперь, хотя времени прошло уже немало, аппетита у Брайса не было никакого.

В донжоне, наряду с продовольственным складом, находился арсенал: несколько огромных ящиков с мечами, кинжалами, пиками, алебардами и арбалетами, от которых сейчас не было ни малейшего прока. Брайс откинул крышку одного из ящиков и выбрал кинжал поострее, пробуя острие кончиком пальца.

– Предлагаешь просто зарезать друг друга? – насмешливо спросил Яннем.

– Нет. Предлагаю выбираться отсюда, – сказал Брайс и отвернулся прежде, чем глаза Яннема сверкнули. Он понятия не имел, что Брайс задумал, так же, как сам Брайс не знал, сработает ли это… и хочет ли он вообще, чтобы это сработало.

– Тебе стоит подняться наверх, – сказал Брайс. – Если это не сработает, тут может быть… ну, что-то вроде взрыва. Я не знаю, по правде.

– Что ты затеял?

– Яннем…

– Просто скажи мне.

– Твою мать, Ян, ты можешь хоть один треклятый раз просто послушать, что я говорю? Или и сейчас будешь корчить всесильного сюзерена? Пошел наверх, живо!

И вот тут его королевское величество владыка Митрила наконец изменился в лице. Хотя оставался спокоен, как мертвец, когда на его глазах перерезали всю его свиту и охрану и когда предавший изменник глумился над ним в лицо. Тогда он стерпел. Но не сейчас.

– Тебе так плохо было рядом со мной? Все эти пять лет? – спросил Яннем, и Брайс сказал:

– Я не знаю, кого мне чаще хотелось убить – себя или тебя. И одни боги знают, как часто я жалел, что не прикончил тебя, когда мы враждовали. Вот, я это сказал. Теперь уходи. Я тебя позову, если все получится.

Яннем смотрел на него еще какое-то время. «С меня тоже кожу живьем сдерешь, когда выберемся. Если выберемся», – подумал Брайс, глядя, как его брат поднимается по винтовой лестнице, ведущей на верхние ярусы донжона.

Если будет что сдирать, конечно.

Это заклинание использовала его мать. Всего один раз: Брайс застал ее за этим, как часто заставал за странными, непонятными ему действиями, которые она тотчас прерывала в его присутствии. Он понимал, что это магия, понимал, что такая магия, наверное, под запретом, но думал, что это какие-то древние эльфийские заклинания; про Тьму он догадывался, но запрещал себе верить. Помогало то, что все заклинания, которые творила Илиамэль, совершались без слов – ведь у нее не было языка. Только движения пальцев, напряжение воли, ну и некоторые действия… но главное – четко поставленная цель. Брайс подозревал, что многие заклинания, в сущности, являются импровизацией мага, внешним изъявлением клокочущей в нем силы, когда форма имеет не столь большое значение, как содержание. Так что по большому счету не так уж важно, что именно делала тогда его мать. Важно, что Брайс хотел сделать теперь.

Он провел острием кинжала по своей левой ладони, взрезая кожу точно вдоль линии жизни, переложил кинжал в левую руку и то же самое проделал с правой. Сцепил обе руки, соединяя две раны и выцеживая из них кровь. Алые капли забарабанили о каменный настил подвала рядом с высохшим колодцем, быстро собираясь в лужицу. Вообще-то для этого заклинания требовалось зеркало, но Брайс довольно отчетливо видел отражение своего напряженного лица в лужице собственной крови, отблескивавшей в свете настенного факела. Он на-деялся – знал, – что этого будет достаточно.

Во всем мире, помимо Яннема, был лишь один живой человек, с которым Брайс имел ментальную связь. Пусть призрачную, слабую, неверную – но эта связь существовала. Она возникла, когда они впервые пошли вдвоем к источнику тьмы, и потом, когда этот человек обрушил на Брайса магический удар (причем даже не один раз, а дважды), и потом, когда пытался в магическом поединке подчинить его волю. И еще потом, когда Брайс на долю мгновения ощутил темный источник, из которого этот человек черпал собственные силы. Такие вещи, такое взаимодействие двух магов не проходит совершенно бесследно. Оно оставляет отпечаток, оставляет шрам. Как старая рана, которая может вскрыться от слишком сильного напряжения.

Брайс закрыл глаза, чувствуя, как бежит по запястьям кровь из ладоней, слушая гулкий стук падающих вниз капель.

И позвал его по имени. Настойчиво и упрямо. И мысленно, и вслух.

«Эгмонтер».

Позже Брайс думал, что ему попросту повезло. Герцог Эгмонтер в этот миг колдовал. Если бы он прогуливался верхом, или любезничал с придворными в Эл-Северине, или кувыркался в постели со шлюхой, Брайс, скорее всего, не сумел бы до него достучаться. И все бы закончилось, потому что это была единственная дверь во вселенной, оставшаяся для Брайса открытой. Было горько, даже мерзко сознавать это; словно оказался заперт в ловушке, из которой единственный путь – через вонючие отхожие стоки. Хотя именно так, по сути, дело и обстояло.

И когда аура Эгмонтера прикоснулась к ауре Брайса через разделявшие их тысячи миль, Брайс ощутил это зловонное дуновение нужника – так пахнула черная, прогнившая, гибельная душа темного мага. И вонь эта ощущалась куда острее и сильнее, чем пять лет назад.