– И-и, погляди-ка! – всплеснула руками хозяйка. – Ну, знать,не судьба тебе тут работать. Знать, судьба тебе на старом месте сидетьнесходно! Бог уберег, ты бога-то поблагодари. Слышала я, будто в Высоковецерковь открылась, раньше забитой стоявшая, правда или нет?

– Открылась в самом деле, – кивнула Ольга. – И бывшаяцерковь Спаса ремонтируется, там архив помещался. И даже в газетах было, чтоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий разослал воззвание поепархиям с призывом мобилизовать народ против фашизма. Мол, церковь всегда быланеотделима от народа.

– Это правда, – сказала бабуля. – Как ни отделяли ее, а онатак и осталась неотделимой.

– Моя тетя теперь часто ходит в Высоково, – добавила Ольга.

– Тетя тетей, а ты сама туда сходи, поблагодари Отца нашегонебесного, что спас тебя и охранил, – строго велела бабуля. – А то, глядишь,попадешь снова в такую же переделку, а он от тебя и отвратит взор свойблагосклонный, не выручит. Так что сходи, слышь?

– Схожу, – пообещала Ольга, наклоняясь к крошечной старушкеи целуя ее пергаментную щеку. – Спасибо вам. До свиданья!

– Иди, иди. Да про церкву не позабудь! – перекрестила еехозяйка. – И чулки береги!

Ольга надела тети-Любин платок – он был перепачкан землей ипорван в двух местах, пришлось его вывернуть наизнанку, – вышла за околицудеревни, на край поля – и остановилась. Вот там бежала она, там падала. Что эточернеет вдали меж кочек? Да это люди! Люди, которые бежали вместе с ней, падалирядом с ней – и не могли подняться, прошитые пулями. Они убиты! А вдруг кто-тоживой остался?

«Я ведь санитарка! – вдруг вспомнила Ольга. – Я могу помочь.Я должна помочь! Надо пойти посмотреть».

Донесся вой сирены, и Ольга увидела несколько фургонов«Скорой помощи», которые со страшной скоростью неслись со стороны города.

Она вздохнула было с облегчением, но ни одна машина незамедлила ход – все мчались туда, где висела огромная черно-красная туча. Струдом Ольга поняла, что висит она на месте завода. Да, сейчас «Скорой помощи»не до тех несчастных, что лежат на поле. Надо идти ей.

Она все никак не могла решиться ступить на промерзшую,перекопанную землю, сделать хотя бы шаг по этому полю. Казалось, весь недавнийужас… как она бежала, падала, вскакивала… сразу же вернется.

«Меня могли убить здесь. И тогда… тогда, получается, тотчеловек, Григорий Алексеевич Москвин, погиб бы зря?! Но я осталась жива. И еслия сейчас сбегу домой, то будет подло – потому что он погиб ради меня!»

Ольга ступила с утоптанной земли на распаханную, вздыбленнуюи медленно, оскальзываясь, побрела, глядя перед собой на неподвижное тело,черневшее вдали.

* * *

Да уж, воды там было много-много, в этой тихой, широкой рекеВычегде, в которую то справа, то слева вливались другие реки, поменьше, но тожес низкими, заросшими лесом берегами. Так много воды, что при желании легко былои утопиться. Только такое никому и в голову не приходило!

По Вычегде, в глубь неведомой страны Коми, на баржах везлиэтап. Ехали сплошь женщины. Вечером, после переклички, всех сурово загоняли втрюм, но днем им разрешали сидеть на палубе, и они, глядя на подступившую креке буйную зелень, на сонное движение воды, на роскошные закаты, отражавшиесяв тихих, шелковых волнах, порой забывали, кто они, куда и зачем едут.

Небольшие буксиры упорно тянули вверх по Вычегде плавучиетюрьмы, иногда подолгу застревая у маленьких пристаней, где набирали дрова:топки буксиров топили не углем, которого здесь было взять негде, а дровами,которых здесь было великое множество: кругом лагеря, а значит, кругомлесоповалы.

Навстречу баржам плыло по течению множество бревен, несвязанных в плоты. Местные называли их «моль». «Почему моль? – думалаАлександра. – Почему не муха, не какое-то еще насекомое?» Этого выяснить неудалось. Зато она узнала еще два необыкновенных новых слова: «дрын» – палка, ивторое, не имеющее отношения к сплаву леса, – «дроля». Оно значило – милый.Однажды баржа стояла на причале – в тишине далеко разносились по воде голоса, ис берега до Александры долетел насмешливый говорок какой-то женщины: «А ты быее дрыном! И ее, и ее дролю!»

Удивившись, Александра спросила у одного из конвойных – онбыл местный и вроде бы не такой угрюмообразный, как иные-прочие, – что значатэти слова. Он даже на улыбку расщедрился, «переводя».

«Боже мой! – смятенно подумала Александра. – Кто-то живет,любит, ревнует!»

Ей давно не хотелось плакать, после того ужаса в сарае вРузаевке она запрещала себе слезы, но теперь подумала: а не всплакнуть ли, недать ли душе послабление? Решила, что не стоит.

Правда, душа все же свое взяла тайком: утром Александрапроснулась с мокрыми глазами. Но ночные слезы не в счет, это же понятно.Обиднее всего, что не вспомнить было, из-за чего плакала. А может, оно и клучшему: не хватает еще днем думать о том, из-за чего надрывалась ночью!

Жила теперь только «от» и «до». Мыслями и чувствами – «от» и«до».

Все они так жили!

И вот в своем движении на восток они наконец достигли местаназначения – Пезмогского комендантского участка. Сначала, правда, пришлосьпретерпеть неприятную остановку в Сыктывкаре. Здесь женщин высадили с барж ипогрузили на автоплатформы с высокими бортами. Влезать на них было оченьтрудно, в юбках-то, женщины срывались, падали, потом подсаживали друг друга…Охрана с живейшим интересом наблюдала этот «цирк», а досужие мальчишки опятьорали про фашисток. Многие женщины вспомнили Рузаевку и снова начали рыдать, ноАлександра и Катя крепились, изредка бросая друг на дружку грозные взгляды…такие грозные, что даже смешно становилось, ей-богу, ну как будто жизнь ихзависела от того, выкатится ли из-под ресниц хоть одна слезинка. А может, иправда жизнь, никогда ведь не угадаешь наперед, что и от чего зависит! Наконецугнездились кое-как на тех поганых платформах, и женщин повезли на окраинугорода, в какой-то загон под открытым небом, где предстояло провести ночь.Мальчишки бежали по обочинам и орали про фашисток, как нанятые…

При посадке Катя, совсем того не желая, навлекла на себягнев какого-то местного охранного начальника. Отчего-то его оченьзаинтересовало, по какой статье отбывает срок эта угрюмая (Катерина, чернявая,смуглая, худая, была красива какой-то мрачной, темной, сильной красотой)женщина. Катерина честно призналась, что у нее нет статьи. Начальник, бывшийнесколько под хмельком, решил, что над ним издевается «какая-то зэчка», и поднялкрик с руганью.