Марина не успела понять, чего от неё хотят, а вынырнувшие из ниоткуда тёткины руки уже всё сделали. Потерявшая резкость аудитория успокоила Марину окончательно.

Она перевела взгляд от шуршащих людей за мольбертами на замёрзшее окно и мысленно удалилась туда, где ей всегда становилось хорошо.

Про себя Марина называла это место «Внутренней Венецией», и отчаливала туда в минуты дискомфорта или же полного непонимания самой себя. А такое случалось часто, особенно в последнее время. Это были не просто Маринины воспоминания о настоящей Венеции, а скорее ощущения, которые та в ней вызывала. Короче говоря, Марина в прямом смысле уходила в себя, и гуляла там сама по себе. Да простит нас Константин Сергеевич, если мы скажем, что Марина любила не себя в Венеции, а Венецию в себе…

Бывало по-всякому: иногда она неслась по жидким улочкам под бешеное скрипичное стаккато, от которого хотелось бежать ещё быстрее и дальше, или, точнее сказать, глубже; или же неспешно брела по Гранд-каналу под гитарный перебор или грустную флейту; или проплывала под низкими мостиками, глядя на вырезанную домами полоску голубого-голубого неба… и всякий раз чувствовала себя хорошо.

Кроме обычного побега из реальности, Марина получала от виртуальных моционов удовольствие вполне определённого сорта: она действительно любила этот город, который в своё время, легко расправившись со всеми тогдашними её фаворитами и фаворитками, занял в сердце нашей героини такое место, с которого его уже невозможно спихнуть. Словно искусная любовница, Венеция сумела добраться до самых потаённых глубин Марининой чувственности, чего не удалось сделать таким мастерам своего дела, как Париж и Рим (которые по её мнению имели ярко выраженную мужскую сущность).

«Просто мужчина никогда не сможет сделать женщине того, что может сделать другая женщина», – объясняла себе это Марина. А она в этом кое-что понимала.

Вот и теперь лишёнными спасительной оптики глазами Марина смотрела на занесённую грязным снегом Москву, а сама, совершенно не боясь заблудиться, сворачивала то на одну, то на другую узенькую улочки, вглядывалась в окна, за которыми мелькали какие-то люди в масках, и у каждого под маской какая-то тайна…

– Давайте прервёмся, – услышала она голос извне и совершенно не поняла, что это относится и к ней тоже.

Через мгновение на её плечи лёг махровый халат.

– Эй, вы здесь? – повторил голос.

Марина инстинктивно запахнула на себе халат и опустила ноги на пол.

– Не замёрзли? Ноги не затекли?

Марина надела очки:

– Простите, что?

Давешняя тётка внимательно смотрела Марине в глаза.

– С вами всё хорошо?

– Да, спасибо…

– Просто у вас был такой взгляд… – тётка сделала в воздухе неопределённый жест рукой.

– Я задумалась, – честно призналась Марина.

– А-а-а, – протянула тётка. – Кстати, вы за рулём?

– Нет, – быстро ответила Марина, думая, что мадам набивается к ней в попутчицы.

– Тогда вот, возьмите.

В Марининых руках оказалась горячая кружка.

– Что это? – спросила она. – Чай?

– Коктейль «Вечная молодость», – заговорщицки тихо с улыбкой произнесла тётка.

Марина сначала попробовала на язык то, что ей дали, а потом чуть-чуть отхлебнула. В кружке оказался глинтвейн.

Перерыв пролетел незаметно. Тётка, успевшая за его время рассказать всю свою жизнь, в принципе, Марине понравилась, если бы не бегающие глазки и застарелый герпес на верхней губе. Марина кивала в ответ и даже пару раз что-то сказала, но полноценного диалога у не вышло. Наконец тётка поняла, что Марине неинтересно, и сдалась.

– Так, давайте продолжим! – крикнула она, отчего в аудитории стало тихо, как в пустой библиотеке. – И помните, мужчина состоит из штрихов, а женщина из линий!

«С чего бы это?» – подумала Марина, но решила принять к сведению.

После того, как в аудиторию забежал последний курильщик, Марина спокойно распахнула халат и вновь приняла позу Иды Рубинштейн. Тётке даже не пришлось ничего поправлять.

Сеанс закончился ровно в восемь по тёткиной команде, и Марина удалилась за ширму переодеваться. Ей было легко и спокойно. Возможно, тому причиной была выпитая кружка «Вечной молодости», или же она просто радовалась, что всё закончилось. Марина не спеша одевалась, мысленно греша на то, что за ширмой нет зеркала, и не во что посмотреться, когда снаружи послышались напряжённые голоса.

Сначала Марина не придавала этому значения, но вскоре до неё дошло, что там происходит какой-то спор, причём на довольно высоких тонах. Она аккуратно выглянула из-за своего укрытия и увидела тётку, успевшую облачиться в пальто и совершенно махновскую шапку, и какого-то незнакомого скуластого субъекта, за которым, словно солдаты за командиром, стояли долговязые подростки с длиннющими линейками в руках.

– Вы снова задержались на пятнадцать минут! – неприятным фальцетом пропищал субъект, – вы срываете мне занятия! Мне придётся сообщить в деканат!

– Я же уже извинилась, – спокойно ответила тётка, которая в пальто смотрелась раза в три шире оппонента, – что вам ещё нужно? Минет?

Скуластый субъект вытаращил на неё удивлённые глаза, а та, воспользовавшись замешательством противника, ловко его обогнув, протиснулась сквозь строй и исчезла в коридоре.

– Я всё-таки сообщу о вас в деканат! – крикнул вслед пришедший в себя субъект. – Я всё расскажу, чем вы тут занимаетесь!

Марина решила, что ей тоже пора, и как ей показалось, с достоинством вышла из своего убежища.

– А вы кто ещё такая?

– Я – модель женщины, – с апломбом ответила Марина, – а вы?

Скуластый не нашёл, что ответить. Во взгляде его широко посаженных бледно-карих глаз читалась не только ненависть ко всему женскому роду, но и страх перед оным.

– Разрешите пройти, – сказала Марина максимально вежливо, не отводя взгляда от его перекошенного лица.

– Алексей Флегонтович! – неожиданно подал голос один из прыщавых «солдат». – А что такое минет?

Прикрыв рот перчаткой, чтобы не засмеяться, Марина выбежала в коридор, где, казалось, стало ещё темнее, чем было. Практически на ощупь добравшись до лестницы, она спустилась пешком вниз, попрощалась с вохрушкой, и с лёгким сердцем выскочила на улицу.

Оказалось, что снаружи её ожидают.

– Когда я вас снова увижу, Мариночка? – по-паровозному пыхнув дымом, спросила тётка. Мохнатая шапка и окурок в углу рта придавали ей совершенно разбойничий вид.

– Не знаю, не думала… – сказала Марина.

– Вас что-то смущает?

Прежде чем ответить, Марина достала сигареты. Ей уже два часа безумно хотелось курить. Тётка услужливо дала ей огня.