– Тварь… – с невообразимой ненавистью ко всему этому мерзкому племени прошептала Марина и несколько раз выстрелила ему в спину из маленького воображаемого пистолетика, который всегда носила в кармане.

Чёрной спины, разумеется, за это время и след простыл.

Смысловая составляющая вечера была утрачена, и Марина занялась тем, чем она занималась всегда, когда не знала, чем себя занять: пошла слоняться по центру. Обычно это срабатывало, сработало и в этот раз.

Её носило разными дорогами от Чистых прудов до Китай-города и обратно, пока окончательно не замёрзли в сапогах пальцы. До метро оставалось довольно далеко, поэтому Марина решила согреться в ближайшей кафешке, коих вокруг гнездилось навалом.

Выбор пал на заведение под названием «С'est la vie Cafe». По крайней мере, так значилось на тряпочной, натянутой прямо над дверью, вывеске. Марина не обратила бы на ту никакого внимания, если бы не высота подвеса – даже ей, девушке, пусть и высокой, пришлось немного нагнуться, чтобы попасть внутрь.

«Действительно, се ля ви», – подумалось Марине, когда она разгибалась.

Внутри оказалось ослепительно гадко. Всё, что Марина так люто ненавидела и презирала в общепите, собралось вместе в этом заведении – и белый кафельный пол, по которому нельзя пройти в каблуках не цокая, как лошадь, и убогие круглые столики с убогими же металлическими стульчиками, и прилизанный бармен в жилетке со статьёй 163 УК РФ «Вымогательство» на плохо выбритой физиономии. Был и маленький музыкальный центр на барной стойке, из которого неслось сами знаете что.

Марину поперёк резануло острое желание развернуться и уйти, но она уже вошла в поле видимости бармена.

– Добрый вечер, – произнёс тот на удивление мягким голосом, оторвавшись от протирания высокой рюмки, – вы в зал или в бар?

– Я бы кофе выпила, – сказала Марина и непроизвольно сглотнула.

Бармен кивнул.

– Один гость в бар, – коротко сказал он в неизвестно откуда взявшуюся в руке рацию.

Марина удивлённо подняла брови.

– Вам сюда, – антенна указала на завешанную портьерами симпатичную дверь, к которой вела невысокая лесенка.

Забыв, насколько ей здесь противно, Марина проследовала указанным направлением. Когда её рука в замшевой перчатке легла на прихотливо изогнутую дверную ручку, Марину накрыло самое яркое за много лет déja-vu.

«Я здесь уже была!» – чуть не крикнула она во весь голос, но удержалась.

Уютно щёлкнул замок, и Марина через открывшуюся дверь увидела Париж.

Марина не испугалась. В самом деле, чего бояться-то? Она Парижев, что ли, никогда не видела? И Марина смело шагнула в, лишь из любопытства посмотрев назад, проверить, на месте ли неоднократно судимый бармен, не исчез ли… но тот остался на месте, насилуя салфеткой несчастную рюмку.

Пахло кофе и отсутствием родины. Барная стойка, люстра, пять или шесть столиков – все пустые – на каждом по маленькой лампе с жёлтым абажуром и высокому стакану с живой розой. Поверх старых французских афиш на стенах кое-где налеплены чьи-то наброски, с которых голые дамы призывно выпячивали в зал пышные седалища. Сквозь открытые окна просматривалась неширокая улица с бакалейной лавкой на другой стороне и ободранной афишной тумбой.

У стойки, за которой хозяйничала одноглазая мадам с балконоподобным бюстом, на высоком табурете восседал тот самый, толкнувший её час назад на Покровке, гопник. В той самой кепке и в обществе двух невероятно затасканных шлюх.

– О-па! – вырвалось у Марины.

Все трое, как по команде, повернули к ней головы. Гопник улыбнулся фиксой, девки устало хмыкнули.

– Bonjour! – сказала одна.

«Абажур», – мысленно ответила ей Марина, когда сзади послышалось:

– Мариночка!

Ещё до того, как обернуться, Марина поняла, чей это голос.

Он сидел за самым дальним столиком, незаметным от входа. В чёрном смокинге, с какой-то невообразимой пурпурной бабочкой в основании белоснежного треугольника манишки.

Марина подошла к нему походкой замёрзшей манекенщицы, сняла пальто и аккуратно присела на отодвинутый стул.

– А как мне вас называть? – оценив глубину зелёных глаз, сказала она. – Димон, сами понимаете, у нас теперь один.

Бывший Димон добродушно усмехнулся:

– А как вам будет угодно! Давайте хотя бы, – он несколько раз щёлкнул пальцами, – ну, хотя бы Велиор.

– Вели… кто? – не расслышала Марина.

– Ве-ли-ор. От словосочетания «Великая Октябрьская Революция».

Марина кивнула:

– Хорошее имя. Главное, редкое.

– Самому нравится, – расплылся в улыбке новоявленный Велиор.

Марина хотела съязвить и попросить называть её Меженда – от сокращения названия праздника «Международный женский день» – но удержалась.

Послышались шаркающие шаги, и слева сверху от Марины образовалась тощая официантка в кружевном переднике и западноевропейским кошмаром на голове.

– Madame désire?[2]

– Je suis Russe… – выплюнула Маринина память. – Je prendrai[3]… чашечку кофе…

Официантка улыбнулась.

– Prenez vous du café?[4]

Теперь улыбнулась Марина: надо быть полной идиоткой, чтобы не понять слово «кофе».

– Oui, mademoiselle![5]

Не снимая улыбки, официантка отошла.

– Bravo! – мягко захлопал в ладоши Велиор.

Марина картинно поклонилась:

– Думаю, мадам Шевченко, которая мучила меня в школе французским, была бы сейчас мною довольна.

– Не сомневаюсь. Ваше здоровье!

Велиор поднял бокал красного, который до этого скрывался за лампой, и приложился к нему, вознеся глаза к потолку.

Марина тоже посмотрела на потолок и увидела там люстру, а вокруг оной – здоровенного полосатого кота, который улыбался, кажется, персонально ей. Марина улыбнулась в ответ.

– Это Жерар, – Велиор снова поставил бокал за лампу, – никто не помнит, откуда он взялся.

– А откуда известно, что его зовут Жерар? – поинтересовалась Марина.

Велиор пожал плечами:

– Кто ж его знает…

Принесли Маринин кофе. В пузатенькой чашечке с пушистой белой пенкой сверху, на широком неправильной формы блюдце, а на блюдце – маленькая шоколадка в форме сердечка… уписаться можно.