– Вы – художник? – вырвалось у Марины.

– Все мы немного художники, – уклончиво ответил Велиор.

– А где можно увидеть ваши работы?

Велиор небрежно указал отогнутым большим пальцем куда-то вбок.

Марина проследовала взглядом за пальцем, и с огромным удивлением для себя увидела на стене небольшую картину в простенькой рамке, которую раньше почему-то не замечала. На картине был с удивительной точностью запечатлён тот самый пейзаж с Выгозера, который она так долго рассматривала во время их первой встречи.

– Вот это да! Здорово… – вырвалось у неё. – А ещё что-нибудь?

Палец, на этот раз указательный, упёрся на противоположную стену. Марина повернула голову и увидела на стене нарисованную сангиной голую девицу размера «плюс», лежащую в позе, что называется, на грани фола.

– Понятно…

Маринин взгляд последовал по стене дальше и обнаружил ещё дюжину подобных произведений, на которых сидели, стояли и лежали в разных позах обнажённые фемины. Техника, насколько успела заметить Марина, применялась разная: кроме графических работ, как первая, имелись и небрежные акварельки и написанные крупными мазками работы маслом.

– А вы женщин только без одежды рисуете? – спросила она.

– Отчего же, – ответил Велиор, – вон та, например, в шляпе.

Его палец указал на рисунок в самом углу, на котором красовалась голая дама в шляпке-канапе. Марина перевела взгляд обратно на собеседника, и по выражению его лица поняла, что эта тема ему не особенно приятна.

– Вы что-то начали говорить про портреты, – сказала Марина, чтобы её сменить.

– Ах, да! – Велиор театрально потряс руками в воздухе, и Маринин взгляд зацепился за блестящие запонки на высунувшихся из рукавов пиджака белоснежных обшлагах рубашки.

– Я говорил, что само искусство классического портрета постепенно умирает.

– В смысле?

– Сейчас же никто, кроме арбатских хреноделов, не пишет портретов с натуры, все давно работают по фотографиям или, того хуже, просто копируют изображение на холст, а потом малюют, как детскую раскраску!

Для Марины это прозвучало новостью. Она была полностью уверена, что портреты пишутся по старинке: модель принимает героическую позу, а художник прячется за мольбертом. Тех же, кто пишет портреты по фотографиям, Марина всегда относила к низшей касте, недостойных даже назваться живописцами.

– Но, как бы там ни было, – сказала она, сокрушительно выдохнув, – на художницу в настоящий момент я никак не тяну. Не обессудьте.

– А кто говорит про «сейчас»? – удивился Велиор. – У нас достаточно времени…

– Это у кого как.

Велиор снова навёл на неё раскосую двустволку:

– Я уверен, вы сможете быстро восстановить свои утраченные навыки.

Словно крупье, он ловко швырнул через стол какую-то карточку. Марина поймала её рукой и поднесла к глазам. «Курсы классической живописи и рисунка» – значилось с одной стороны, а на другой находился автопортрет Рембрандта с Саскией и подпись: «Никогда не поздно».

– Скромно и мотивирует, – ухмыльнулась Марина.

– Настоятельно рекомендую, – сказал Велиор. – Они сидят в здании института путей сообщения, знаете, где это?

Марина машинально кивнула – она действительно знала, где находится МИИТ, именно там Жанну и научили надевать ртом презерватив.

– Вы думаете… – начала Марина.

– Уверен, – перебил её Велиор и небрежно махнул в воздухе правой рукой, – главное – начать. И потом, должно же быть у незамужней девушки какой-нибудь хобби.

Марина потупилась:

– Ну, допустим, хобби у меня уже есть.

– Интересно, какое?

– Нынче самое модное женское хобби – это психология, – ответила Марина и похлопала по сумочке, в которой томился нечитанный номер «Psychologies».

Велиор изобразил на лице прекислейшую мину:

– Будет вам! Это ваше модное увлечение объясняется банальным женским любопытством из разряда «А как у других?», которое, в свою очередь, является следствием зависти. Также женской и также банальной. Разумеется, никакого отношения к психологии, как к науке, сие увлечение не имеет! И ещё: зависть – это не хобби. Зависть – это болезнь.

Марине было неприятно это слышать, но она удержалась от спора, в основном из-за того, что её собеседник был абсолютно прав. Психологией здесь и не пахло, а пахло именно любопытным бабьём.

– В таком случае, у меня нет хобби, – грустно сказала она.

– Теперь будет! – бодро сообщил Велиор.

К столику знакомой шаркающей походкой подошла официантка.

– Прошу прощения, Мариночка, – подавив зевок, сказал Велиор, – но вам придётся за себя расплатиться самой. Я, видите ли, денег с собой не ношу. Здесь у меня беспроцентный кредит.

Марину охватил секундный ужас, поскольку в её кошельке лежали только «деревянные», да и то немного, но произнесённое Велиором слово «кредит» натолкнуло её на спасительную мысль.

– Carte de crédit?[6] – с сомнением в голосе спросила Марина официантку.

– Oui, madame[7], – кривенькими зубками улыбнулась та.

Марина совершенно искренне улыбнулась в ответ. Официантка взяла из её рук карточку и, вильнув тощим задом ушаркала куда-то за стойку. Через минуту у Марины тренькнул мобильник.

«Двенадцать евро, – подумала Марина, читая сообщение, – ни фига себе кофе попила…»

Вернулась официантка с карточкой, ручкой и чеком. Марина, не глядя, расписалась и спрятала карточку обратно в кошелёк.

Не поворачивая головы, Велиор проводил тощую фигуру официантки глазами, а потом посмотрел на Марину.

– Ну, раз мы с вами обо всём договорились, давайте попрощаемся.

– Разве мне не надо что-нибудь подписать? – с иронией в голосе спросила Марина.

– Вы уже подписали, – ответил Велиор и взглядом указал на чек.

Оторопевшая Марина не сразу смогла взять в руки не желающий разворачиваться свиток, в котором обнаружилось огромное количество мельчайшего текста. Марина пыталась вчитаться, но смогла разобрать только первое слово: «Contractus».

– Это по-латыни, – пояснил Велиор, – традиции, будь они неладны.

Марина почувствовала, что у неё от страха начинает сводить живот.

– А что… что там написано? – произнесла она тихо.

– Ничего такого, успокойтесь, – оскалился Велиор, – договор типовой, но обязанности сторон там отражены.

Марина шумно сглотнула, и в этот момент на чек упала красная капля, моментально превратившись в расплывшуюся кляксу.