И тотчас отправил ей заготовленный коротенький текст – питерский домашний номер и адрес, по которому он ее так ждал.

За то время, что ее не было, он в бешеном темпе успел раздеться, принять душ и снова одеться. Для храбрости выпил немного виски. И когда услышал звонок в передней, понял, что не готов к встрече с ней. Испугался, что она увидит его, такого растерянного и открытого для любви с ней, и разочаруется. И все же ноги сами понесли его, он дрожащими руками открыл все замки, распахнул дверь и увидел ее. Она была бледна, глаза, огромные и темные, смотрели словно сквозь него. Она стала пятиться, словно бы пугаясь собственного поступка, своей храбрости, и тогда он поймал ее за руку и втянул к себе. Она рухнула прямо в его объятия. Они обнимались так, как если бы много лет знали друг друга, сильно любили, были разлучены обстоятельствами, от них не зависящими, и теперь вот встретились. Он был с ней нежен, как ни с какой другой женщиной.

У кофе был непривычный вкус, и она подумала, что теперь, вероятно, все в ее новой жизни примет новый вкус: и воздух, которым она будет дышать вместе с этим мужчиной, и вода, которую они стаут вместе пить, и кофе… И вкус был восхитительный!

– Я бы хотел знать, что с тобой случилось… Может, я помогу тебе?

– Ты уже помог.

– Как?

– Ты взял билет на тот же самолет… – Она все-таки сказала это. Не смогла не сказать. – Ты женат?

Они долго говорили. Сначала он, потом она. Затем, как бы вместе, объясняя друг другу, как же могло так случиться, что они очень одиноки в то время, как у них есть семьи. Она говорила простыми словами, рассказывала все, как есть, не могла скрыть тот факт, что была замужем за человеком, который не дорожил ею. И о том, как она в поисках семейного счастья совершила очередную ошибку и вышла замуж за Патрика. Показала фотографии Машки. Плакала, глотая слезы и целуя снимки.

Ги более спокойно рассказал о своих дочерях. О студенте-литераторе – любовнике своей жены Сары, о том, что они уже давно не живут вместе, хотя и поддерживают формальные отношения. Нет, он никогда не любил Сару.

– А я любила Крымова.

Сказала и спросила себя: а должна ли она была говорить об этом? Не причинила ли ему боль?

Они вышли из дома голодные и счастливые. Ги повез ее обедать в ресторан. Конечно, это был не такой ресторан, в котором они сегодня обедали с Шубиным, и Юля в который уже раз почувствовала себя виноватой перед своим лучшим другом. Она объяснила это Ги, и только сейчас, спустя несколько часов, что она провела в квартире Ги, она включила свой телефон. Понятное дело – двенадцать непринятых звонков. Шестнадцать сообщений. Все вдруг вспомнили о ней и стали разыскивать. Кроме Мажимеля, который не знал номер питерской сим-карты. Даже Патрик объявился. Крымов узнал номер ее питерского телефона у мамы в Москве, а Патрик, в свою очередь, у Крымова. Что они писали? «Ты где? Срочно позвони!» «Земцова, ты перепугала всех нас…» «Мама переживает, позвони хотя бы ей». И все в таком духе. Переполошились. А может, вздохнули с облегчением? Теперь, когда она уже здесь, и Крымов, и Патрик непременно приедут сюда, чтобы увидеться с ней и объясниться, как она объявит им о своем решении жить с другим мужчиной? Хотя… А с какой стати она должна что-либо кому-то объяснять? Они ей что-нибудь рассказывали о своей жизни? Жили себе и жили. Не тужили.

Она позвонила Шубину.

– Игорь, это я. Прости меня, но мне сейчас надо побыть одной. Ты можешь звонить мне и разговаривать, как обычно.

– Ты жива… Земцова, убил бы тебя, окажись ты под рукой… Разве можно вот так… – Он говорил глухо, сдержанно, и чувствовалось что он страдает. И от того, что страдает она, и от того, что она так поступила с ним, предала, бросила, ни слова не сказав, как последняя эгоистка.

– Игорь, я знаю, мне нет прощения, я совершила ошибку, не позвонив тебе и не предупредив, что не могу сейчас видеть даже тебя… Но это пройдет, ты же знаешь.

– Крымов летит сюда, Патрик – тоже. Крымов позвонил твоей матери и сказал, что с тобой все в порядке.

– Вот и хорошо. Знаешь, у меня не было бы сил все объяснять ей…

– Ты не передумала насчет Патрика? Он звонил мне, и голос у него был просто убитый… Думаю, он ничего не понял и не сопоставил свой ночной разговор со своей родственницей с твоим внезапным отъездом. Я даже подумал…

– Не надо, Игорь, мне не почудилось, я еще пока в своем уме.

– Так ты будешь встречаться со своими бывшими?

– Да. Мне стало намного легче. – Она рукой, затянутой в перчатку, стиснула локоть Ги и прижалась щекой к его плечу. Они стояли под фонарем, и вся улица переливалась желтыми и серебряными бликами. Шел мелкий дождь, похожий на снег. – Мне есть, что им сказать, ты же знаешь…

– Но ты можешь хотя бы сказать, где ты?

– Я в гостинице. Только пожалуйста, не надо меня искать. Спокойной ночи, Игорь…

– Ну, если так, тогда я встречусь с этой девушкой, подружкой Марковой – Валентиной.

– Хорошо. Потом расскажешь мне, когда я немного приду в себя… Прости меня. Ты простил?

– Я простил, – сказал он со вздохом.

Она снова отключила телефон и сунула его в сумку.

– Ты такая красивая… И голодная, и сытая, – говорил ей Ги, сидящий напротив нее и гладящий ее руку. – Пойдем купим тебе шубу. Холодно, а ты в куртке… Мне так хочется тебя одеть, чтобы ты не мерзла… И эти ботинки…

– Я собиралась путешествовать налегке, в удобной одежде и удобных ботинках… – От его прикосновений у нее кружилась голова.

– Пойдем?

– Пойдем.

Они вышли из ресторана и отправились искать меховой магазин.

Она не знала, что творилось с Шубиным, когда он, выйдя из магазина, не обнаружил ее на улице. Не знала и не могла видеть, как он метался по Невскому проспекту, окликая ее, ища в толпе прохожих. Сначала он подумал, что она не поняла, что он вошел в магазин, но потом вспомнил, что довольно внятно произнес: «Ты подожди меня здесь, хорошо?» Но, может, и не внятно, или же она в тот момент думала о чем-то своем и не придала значения его словам. Шла себе и шла… Он выбился из сил, пока не понял, что ее нигде нет и что бессмысленно бегать по Невскому. На звонки ее телефон не отвечал. И тогда он с ужасом понял, что он – никто в ее жизни. Даже не друг, раз она смогла так низко поступить с ним. И все равно, он не имел права злиться на нее, потому что не мог понять всей тяжести свалившихся на нее несчастий. Ведь это с его, шубинской, позиции потеря того же Патрика казалась ему лишь освобождением для Земцовой. А что он знал об их жизни? Это она говорила, что не любит его и все в таком духе. Но какие отношения между ними были на самом деле? Если такая женщина, как Земцова, жила с этим французом, и довольно долго, причем вместе с дочерью, рожденной от другого мужчины, наверное, ей было не так уж и плохо с ним. И помимо уважения, она, вероятно, испытывала к нему и другие чувства. Ведь она спала с ним! Или нет? Да и какое право имеет он, Шубин, развивать эту мысль, если она не касается его. Он сделал для Юли все, что мог. Помог здесь в Питере – встретил, привел в теплую и уютную квартиру, выслушал ее, накормил. Как мог, успокоил…