Вернувшись, набрел на забавную мысль и тут же ее осуществил: отправился к «нашим молодоженам» заказать себе вышитую рубашку. В мастерской застал их обоих и вынужден был наблюдать наглое, беспардонное, солнечное счастье. Как мало людям надо. Когда я объяснил, что видел вчерашний наряд Феликса и хочу для себя похожий, они расцвели еще пышнее, хотя пышнее некуда. Юный муж вспомнил, что он взрослый, и солидно принес неизбежный кувшин. Хорошенькая Делли вертелась и ахала: вы заметили? ах, правда? так приятно…

– … я очень старалась!

– Медом по сердцу, – вставил супруг, и даже не в шутку.

За обсуждением мне пришло в голову, что неплохо бы и дядю угостить здешним рукодельем. Мастерица даже испугалась:

– Подарок в столицу? Ах, пусть лучше мама…

Вместе со словом «мама» я надумал и матери послать… – что бы такое? Расшитый носовой платок.

Зардевшись, красавица спросила с деликатной запинкой: платочек кому? Ах, вашей матушке! Тогда нужно шить белым по белому. Ярко – если невесте. Или даже не белым, а вот, взгляните.

Принесла и развернула очень тонкий шелк – цвета пожелтевшей книжной страницы.

– Восьмиугольником сделать. А нитки не точно в тон, а чуть темнее или чуть светлее, вам как больше нравится?

Я выбрал все три вариации. Постарался вспомнить, как был вышит роковой платок Дездемоны, чтобы заказать и четвертый, но не вспомнил.

– Пожалуйста, встаньте на минуточку. Обмерить.

Пикантный момент. Быстрые прикосновения черной ленточки в ловких пальчиках, наивный детский запах – цветочного мыла и молока, что ли. Она была маленького роста и, чтобы измерить мне шею, приподнялась на носочки, потянулась, обняла. Я близко и пристально посмотрел в черные глаза. Улыбнулась весело. Привыкла, что ею любуются. Ресницам быть бы потемнее.

Задумалась, покусала алую губку.

– Смотрите, ей не терпится начать! – радостно сообщил супруг. Она смущенно кивнула, а он объяснял вместо нее: – Такой заказ интересный. Иголка сама в руки просится.

– Вы пейте, разговаривайте, а я вам пирога принесу и кроить буду.

Мы сели так, чтобы смотреть на нее, и стали пить и разговаривать.

Я вспомнил чересчур завитушечный фонарь над дверью и спросил, не его ли шедевр. «Вы заметили, правда?» – удовольствие пошло по второму кругу. Чтобы нагнать холода в это цветение, я поинтересовался, как же им разрешили жениться так рано. Он встрепенулся, разулыбался: решил, что я по дружбе хочу узнать подробности. За кого меня здесь принимают?

Заявив, что у них все было удивительно и необыкновенно – «и ничего не рано, мне уже девятнадцать! позавчера исполнилось!», он начал, все больше увлекаясь, рассказывать очень заурядную историю. Делли тихо слушала, позвякивая ножницами, потом не утерпела и подсела к нам, сияя черными глазами: помочь повествованию. Что ж, понятно, им первый раз выпала возможность выговориться: здешние обыватели и так все знали, рассказать было некому. Я слушал со смесью приязни и неприязни, зависти и отвращения. Этакое счастье – пошлость. А может, и всякое…

Еле отбившись от горячих приглашений к обеду, спросил на прощанье, есть ли в городе библиотека. Оказалось, даже две. Муниципальная – «за школой повернете и сразу увидите» и частная – «у старого Виртуса, платная, но недорого, а книжки такие, каких в городской библиотеке нет».

Старый Виртус взглянул на меня таким особенным взглядом, что я сразу отгадал бывшего учителя. Полюбопытствовал, так ли это.

– Учителя бывшими не бывают! – строго отрезал он, но тут же переменил голос на ласковый. – Советую взять абонемент на месяц – хоть каждый день приходите. Есть у меня одно условие, мои читатели уже привыкли. Вместе с книгой я даю одну-две брошюрки, а потом кое-что по ним спрашиваю. Так, пару слов. Вы увидите, что это интересно.

Еще бы не интересно. Что такое он проповедует?

Подойдя к полкам, усмехнулся и удивился. Никак не ожидал от учителя такого набора книг. Пестрые корешки обещали тайны, страсти, приключения, преступления и успех в жизни. «Роковая тайна», «Страшная тайна», «Тайна старого замка», «Парижские тайны», «Ключи к счастью», «Ключи к здоровью». И так далее.

Он внимательно следил, что я выберу. Стоило бы подурачиться и нервно схватить «Ключи к богатству», но я попросил помочь. И он вручил мне «Ключи к женскому сердцу». Потом, поколебавшись, «Роковую тайну». А стопку брошюрок с крупным синим заглавием «Сущность…» я сгреб, не разбирая.

Сложив книжонки на полу у дивана, принялся за «Роковую тайну». Зачем он мне ее подсунул? Открыл где-то на середине. Закрыл. «Юноша храбро вступил в схватку, и скоро из пяти мертвецов в живых остался один…»

Взялся за брошюрки: «Сущность государства», «Сущность брака», «Сущность свободы». Пролистывая, зацепился взглядом: свобода есть бремя. Как же, как же. А принуждение и рабство – это, надо полагать, избавление от бремени. Стал просматривать внимательнее и собрал впечатляющую коллекцию.

«Не следует отказывать человеку во внешней, отрицательной свободе; но, давая ее ему, необходимо объяснять ему, что человек, не сумевший освободить себя к дисциплине, не заслуживает политической свободы»

«Может ли быть назван гражданином тот, кто не принимает Цель своего государства? Он явно будет пользоваться удобствами жизни и правами, но будет паразитом, или приживальщиком, или, в лучшем случае гостем, но не гражданином»

«Что мужчина представляет активное, а женщина – пассивное начало, что первый должен образовательно влиять на ум и характер второй – это, конечно, положения азбучные.

Женщина должна видеть в своем избраннике действительного спасителя, который должен открыть ей и осуществить смысл ее жизни»

«Государство говорит каждому из своих граждан: «Не только ты служишь, но и тебе служат. Твое служение состоит в отречении и жертвенности. Но если у тебя есть духовно-верный и интерес, то он должен быть защищен государством»

Имени автора на брошюрках не значилось. Интересно, библиотекарь сам это сочинил? Сочинитель не замечал, похоже, что выключил себя из рода человеческого. Бесподобные фразы вроде «человеку необходимо объяснять то-то и то-то» или «человек есть что-то такое относительно своего женского дополнения» явно написаны с позиции надчеловеческой.

Я заметил, что собираюсь с проповедником сцепиться. Этого еще не хватало. В раздражении я все листал брошюрки, а они стучали молотком:

«Человек должен веровать…»

«Человек должен понять и усвоить…»

Скука. Досада. А вечером опять толпа, песни и танцы на площади. Мертвая зыбь. Что я здесь делаю?..

– Теперь всем известно, кто ты такой, – насмешливо возгласил Андрес, явившийся в сумерках поднимать меня с дивана и вытаскивать в народ.

А он-то что здесь делает? И чего ради ходит вокруг меня кругами? Собеседника не хватает?