– Она и есть, – сказал Старый Медведь. – Зубило с молотком только помогли. Вон же, заметно где. Правый глаз, красноватый, – это какое-то естественное включение. Левый глаз высверлен, и над правой лапой поработано.

– Разве это доисторическая древность?

– Конечно, нет. Камень мягкий, выветрился бы.

– И легенд о нем мало, – добавил проводник. – Дедушка Юлий уверяет… когда увлекается… что еще мальцом слышал от своего деда: это лесной царь, и его надо просить об охотничьей удаче. Но Юлий не местный, не жил здесь ребенком.

– «Отец! Лесной царь со мной говорит!» – пропела Герти.

– «Не бойся, малыш! То ветер шумит!» – мигом отозвался Старый Медведь.

Мне очень понравилось. Да и всем тоже. Только Андрес уставился себе под ноги.

Увы, два джентльмена не сообразили помочь дамам сесть в седло. Поздно спохватились. Когда Андрес дернулся в сторону Герти, Старый Медведь уже подсадил ее. Как перышко.

Тихонько тронулись. Старик что-то объяснял мне, поминая «вулканическую историю». Местность редкостная: горы, скалы, ущелья, долины – и все вместе. Вода в изобилии. Зима совсем мягкая, а летом изнурительной жары почти не бывает. Как будто меня это интересовало. Хотя почему нет?

Понемногу прибавили шагу. Проводник впереди, за ним старик, по бокам повозки Андрес и Герти, а я остался позади со старшими сестрами.

Прежде мне никогда не приходило в голову обращать внимание на мулов, и теперь, вспомнив свою заводную игрушку, не удержался сказать о курьезном сходстве. Сестры посмотрели с интересом, ожидая продолжения.

– Что-то в нем и забавное и отталкивающее. Словно механизм. Неужели к такому существу можно привязаться?

Юджина улыбнулась и закивала, как будто услышала подтверждение своим мыслям, но ответила вразрез жесту.

– Можно-можно. Двоих точно знаю. Наш Санди – Александр, парнишка-работник, ваш тезка – он своего прямо обожает.

Надо же, тезка. Досадно узнать.

– А кто же второй?

– Второй – я сама. Мул отличное животное. Одни сплошные достоинства, лучше не бывает.

– Как, лучше лошади? – Пришлось поддерживать разговор, если уж сам его начал.

– В работе – конечно. Лошадь – она нежная, капризная. Заболеет, надорвется. А выносливее мула вообще никого нет, и болезни к нему не пристают. Не болеет и все, как будто с другой планеты. Мул хозяина всегда прокормит, а хозяину прокормить его – и заботы мало.

Во мне нарастал внутренний смех и складывались строчки письма к дяде: «Мог ли ты вообразить, что мне придется с серьезным видом обсуждать хозяйственную выгоду мулов? Представь себе, как я рассудительно возражаю, хмуря умный лоб: – Но лошадь гораздо резвее. Как же вы забываете об этом?»

– Да нет, помню. Где нужна высокая скорость на короткое время, там, конечно, лошадь. Но с грузом лошадь выбьется из сил, а мул идет себе и горя ему мало. Хотя лошадь красивее, уж это так.

«Знаешь, премудрый дядюшка, в этот момент я все понял: тайную зависть некрасивой и трудолюбивой старшей сестры к нежным и капризным красавицам-младшим…». Я взглянул на своих спутниц, и мысленное письмо скомкалось. Конечно, очень приятно писать и думать «я все понял», но видно было, что нет, не угадал. Слишком свободно, уверенно и одинаково они держались. К одной подозрение в зависти даже не подкрадывалось, а в победительной красоте другой вовсе не было капризной хрупкости.

– А что говорят – упрямый, как мул, – так это выдумки. Послушный и безотказный. Почему же мулов не любят?

– Так вот оно что! Вы говорите о несправедливостях любви, а не о мулах?

Сестры поулыбались, показывая, что оценили шутку, но вернулись к прежнему. Почему-то они думали, что меня сильно занимают хозяйственные перспективы приграничья. Муловодство – дело нужное и доходное. Золота, серебра и каменного масла здесь нет. Может быть, и к счастью, как вы думаете? Аграрные возможности богатейшие. Садоводство и виноградарство здесь и раньше было, до событий. Тогда разводили…

Не первый раз я замечал, что местные жители называют резню и оккупацию «событиями», странным образом повторяя давнюю официальную формулу: «К событиям на границе».

– … разорение ужасное, но виноградники восстановили. А сады… вы сами видели. Из совсем нового – шелководство. Глина – отдельный разговор. Глины здесь замечательные. Мы вам завод покажем, хотите? Но все-таки будущее здесь санаторное, лечебное. Так нам кажется. Для местных жителей горные ключи – средство от всех болезней. Есть и холодные, и теплые, и прямо горячие.

– Холодные и горячие рядом? Разве так бывает? – вяло-вежливо удивлялся я, нацеливаясь повернуть разговор в более увлекательном направлении, подальше от хозяйственного отчета. Услышал радостный ответ, что так бывает редко, что в мире совсем немного таких курортов, что самый холодный источник – одиннадцать градусов по Цельсию. Ледяной, правда? А самый горячий – пятьдесят три! Но термальные ключи – они подальше. Нет, мы сейчас туда не поедем. Дороги еще строить и строить. Да, конечно, вы правы, источники изучать надо по-настоящему. А расспросите Гая! Он сейчас занялся этим.

Расспрашивать Гая – только этого мне и не хватало.

Тропинка полого поднималась среди густого леса. Склонившаяся ветка с мелкими и яркими до синевы листьями опахнула очень знакомым и почему-то городским, парковым запахом. Что это? Где, где? А! Это самшит. Вы привыкли видеть его подстриженным, вот и не узнали. Скоро уже будет первый источник – Паутинки. Называется так. Возле ключей травы считаются особенно целебными. Нина велела мяты набрать, зверобоя, цикория…

– Нина – это кто? – терпеливо уточнил я. Сестры словно удивились. Провинциальная манера. Все друг друга знают.

– Нина! Жена, подруга папы.

Вот как. Что ж задушевный приятель не предупредил? У красавиц, оказывается, молодая мачеха. Впрочем, ничего странного, очень понятно. Обаяние здешних черных глаз я и на себе чувствовал.

Впереди у поворота прошуршала трава, скользнуло что-то гибкое, быстрое, золотистое, каштановое. Змея? «Бурундук, бурундук!» – вскрикнули сестры и вдруг принялись выспрашивать, как я обживаюсь на новом месте, что делал в эти дни, где был, что видел, с кем познакомился, не скучал ли? Зверек переломил разговор без моей помощи.

Рассказывалось с приятностью. Я даже разболтался. Со смехом вспомнил, как мысленно скрежетал зубами и спорил с теориями Виртуса, – когда читаешь или слышишь «человек должен, должен, должен», то невольно чувствуешь, что человек – ты сам, а должен тому, кто это барабанит.

Собеседницы поддержали меня чересчур энергично. Пришлось морально попятиться:

– Вы разве совсем не признаете долга?

– Очень даже признаем, – смеялись они. – Взяли деньги в долг – надо вернуть. В крайнем случае можно с отсрочкой и частями, но не хотелось бы.

– А если серьезно?