Отца Андрея больше не было, ждать ответа не от кого. Отец Нил сжал голову руками и закрыл глаза.

Он вспомнил первую строку записки, найденной в руке мертвого друга: «Коптская рукопись (Апок.)». Отец Нил непроизвольно истолковал это как Апокалипсис, поскольку именно такое сокращение принято в Библии. Отцу новую догадку нужно было проверить, и он открыл последний экуменический перевод Священного Писания, которым пользовался отец Андрей. В этом издании аббревиатура названия книги «Апокалипсис» была уже сокращена до Ап.

Педантичный отец Андрей всегда был в курсе всего нового. И если бы он имел в виду Апокалипсис, непременно так бы и написал: «Ап.», а не «Апок.».

Так вот что он хотел сказать: не Апокалипсис, а Апокриф! Вот, о чем думал отец Андрей: «Нужно поговорить с отцом Нилом о коптском манускрипте, который я спрятал перед отъездом в своей книге об апокрифах». Стало быть, содержание этого манускрипта настолько важно, что он хотел поговорить об этом с другом «немедленно», как только вернется из поездки в Ватикан.

«Да, это тот самый коптский манускрипт, что прислали ему из Рима!»

Отец Нил держал в руках текст, из-за которого библиотекаря аббатства Сен-Мартен и вызвали в Рим.

Фрагмент был небольшой. Отец Нил не был специалистом по древнему коптскому, но читал на нем без затруднений, а почерк был так разборчив, что никаких проблем с расшифровкой не возникло.

Сумеет ли он это перевести? Идеально — разумеется, нет. Но приблизительный пересказ, подстрочник, без сомнения, сделать можно: отыскать слово за словом в словаре, выстроить их в нужном порядке — глядишь, смысл и проступит.

Он встал. Поколебавшись несколько секунд, убрал драгоценную ксерокопию на полку, заменяющую монахам шкаф, и вышел в коридор. Ему нужно уйти всего на несколько минут, за это время келью обыскать не успеют.

Быстрым шагом он устремился в единственный отдел библиотеки, куда имел доступ: в «Библейские науки».

На первом, самом востребованном стеллаже он нашел коптско-английский этимологический словарь. Взял, оставив на его месте листок со своим именем, и с бьющимся сердцем поспешил в келью. Бесценный фрагмент лежал там, где он его оставил.

Первый удар колокола, зовущего к вечерне, заставил его отложить словарь. Он сунул ксерокопию во внутренний карман, и побрел в церковь.

Отца Нила ожидала еще одна бессонная ночь.

Деяния апостолов, послание к Галатам, год 48

— Аббу, ты же не оставишь это так!

Восемнадцать лет минуло со дня смерти Иисуса. Иоханан стоял рядом с возлюбленным учеником, сгорая от нетерпения. Представители христиан, как с недавних пор стали их называть, в первый раз собрались в Иерусалиме: назрел конфликт между верующими «евреями», не пожелавшими отречься от предписаний Закона, в первую очередь от обрезания, и «греками», отвергающими эту процедуру. Но и тем, и другим были нужны новая религия и новый бог. Им должен стать Иисус, которого отныне будут называть Христом, — идея носилась в воздухе, о ней говорили все чаще.

На самом деле все это служило лишь прикрытием. Шла жестокая борьба за первенство. Те благочестивые евреи, что считали себя последователями Иакова, набиравшего силу младшего брата Иисуса, ополчились на учеников Петра — эти были в большинстве, и старый предводитель держал их в строгости. А греки были против всех, их возглавлял новообращенный Павел. Он мечтал, чтобы хижина, выстроенная апостолами, созданная ими церковь, вместила весь мир. Противники оскорбляли друг друга, осыпая ужасными обвинениями — «ложный брат», «самозванец», «шпион», дело едва не доходило до рукоприкладства.

Так нарождающаяся христианская церковь держала свой первый совет в Иерусалиме, городе, который убивал пророков.

— Посмотри на них, Иоханан! Они передрались из-за трупа, и думают лишь о том, как поделить Наследство!

Молодой человек с кудрявой головой схватил возлюбленного ученика за руку:

— Это же ты первым встретил Иисуса, раньше, чем они все! Ты должен им сказать, аббу!

Вздохнув, тот встал. Хотя Двенадцать и отодвинули его в сторону, но он по-прежнему пользовался уважением. Все умолкли и повернулись к нему.

— Со вчерашнего дня, — начал он, — я слушаю ваши речи, и мне кажется, будто говорят о каком-то другом Иисусе, не о том, кого я знал. Каждый его переиначивает на свой манер: одни хотят, чтобы он был не более чем благочестивым иудеем, другие пытаются сделать из него бога. Я принимал его за своим столом, нас было тринадцать рядом с ним в тот вечер в высокой зале моего дома. Но на следующий день только мне одному из здесь присутствующих довелось услышать, как вколачивали гвозди в его руки, увидеть, как его пронзило копье. Я присутствовал при его кончине, в то время как вы все разбежались и попрятались. И я свидетельствую: он не был богом. Бог не может умереть. Бог не может биться в агонии, как я это видел своими глазами. Я первым пришел к его гробнице в день, когда она опустела. Мне ведомо, что стало с его истерзанным телом, но об этом я буду молчать, так же как и пустыня, в которой он ныне покоится.

Тут проклятия посыпались на него со всех сторон, не давая продолжать. Некоторые еще не решались признать божественность Иисуса, но в том, что он воскрес из мертвых, никто не сомневался, и это привлекало многих. Так было легче переносить жизнь, не дававшую иных надежд. Чего же он хочет, этот человек, имеющий лишь жалкую кучку учеников? Отправить тысячи верующих восвояси с пустыми руками?

Кулаки замелькали перед его лицом.

«Они хотят превратить Иисуса в орудие своих честолюбивых замыслов? Пусть занимаются этим без меня».

Опершись на плечо Иоханана, он двинулся к выходу.

Когда римские легионеры разрушили Сефорис, столицу Галилеи, Иоханан был еще маленьким. Он видел тысячи крестов, установленных на улицах города, видел медленную агонию распятых под палящим солнцем. Однажды пришли и за его отцом. Мальчик в ужасе смотрел, как отца бичевали, потом уложили на брус. Удары молотка по гвоздям отдавались в его сердце, он видел кровь, хлынувшую из пробитых запястий, слышал крики боли. Когда крест подняли к небу Галилеи, ребенок лишился чувств. Мать закутала его в свою шаль, и они бежали из города.

С тех пор мальчик перестал говорить. Но по ночам, мечась в тревожном сне, без конца твердил: «Авва!» Он звал отца.

Когда он оправился, они перебрались в Иерусалим. Мать принесла обет и посвятила мальчика Богу: отныне он не должен был пить вина, стричь волос и прикасаться к мертвым, как ревностный правоверный иудей. Однако обет не помог: ребенок по-прежнему безмолвствовал.

О том, что Иисуса распяли, он, как и все жители города, узнал сразу. Ужас, который вызывала у мальчика подобная казнь, был так нестерпим, что он поспешил забыть об этом человеке. Народ ожидает мессию, он скоро придет и это не может быть Иисус: мессия никогда не позволил бы себя распять. Мессия будет могучим, он прогонит римлян и восстановит царство Давида.