А потом он встретил Домохозяина, сдержанного, как и он сам, глядевшего на него дружелюбно и не удивившегося его немоте. Об Иисусе тот говорил так, будто жил с ним рядом и знал его как самого себя. Когда умерла мать мальчика, этот человек, так любивший Учителя и называвший себя его возлюбленным учеником, взял сироту к себе и стал «отцом его души».

Однажды, желая показать, что он принимает тот мир, который Иисус открыл людям, Иоханан взял ножницы и коротко обрезал свои волосы. Он сделал это, глядя в глаза аббу. Он все еще не произносил ни слова, объясняясь лишь жестами.

В ответ возлюбленный ученик большим пальцем начертал на его челе, устах и сердце невидимый крест. И Иоханан понял, что отмечен знаком распятия. Его давно умолкнувший язык беззвучно напрягся…

На следующую ночь он впервые спал, не сбросив на пол одеяла. А назавтра речь возвратилась к нему, и он заговорил от полноты сердца, исцеленного Иисусом.

Когда они подошли к дому, возлюбленный ученик положил руку ему на плечо:

— Сегодня вечером, Иоханан, ты навестишь Иакова, брата Иисуса. Скажи ему, что я хочу с ним повидаться. Пусть он придет ко мне.

Молодой человек кивнул и молча сжал руку своего аббу.

Была уже глубокая ночь, когда отец Нил отложил словарь и задумался, сидя возле загроможденного книгами стола. Каким далеким казался ему сейчас тот драматический совет в Иерусалиме, в перипетии которого он столь упорно вникал несколькими днями раньше! Но, похоже, именно в тот день, через восемнадцать лет после смерти Иисуса, возлюбленный ученик его был окончательно вычеркнут из истории нарождающейся церкви.

Ему удалось перевести фрагмент папируса, обнаруженного в только что изданной книге его друга. Две короткие фразы, по видимости, никак друг с другом не связанные:

«Устав веры двенадцати апостолов несет в себе семя разрушения.»

«Да будет послание уничтожено повсюду, чтобы устои устояли».

Потирая лоб, отец Нил ломал себе голову, что это может означать.

«Устав веры двенадцати апостолов» — так в древности именовали Никейский Символ веры, кредо христианской церкви. Тот самый, что был начертан на плите в Жерминьи и который так заинтересовал отца Андрея. Но что это за «семя разрушения». Непонятно.

«Да будет послание уничтожено повсюду…» Это коптское слово он перевел как «послание». Именно так в Новом Завете обозначаются послания святого Павла. Возможно, речь идет об одном из них? Но церковь никогда не осуждала ни одного из этих посланий. Или этот манускрипт был написан христианами, отошедшими от учения церкви? Последняя строка фрагмента тоже не менее загадочна. «Чтобы устои устояли»? По словарю есть несколько значений этих слов — видимо, имеется в виду или устойчивость здания, или единство некой общности людей. В этой фразе подряд употреблены два коптских слова с одинаковым корнем. Может быть, это умышленная игра слов? Но для чего?

Со значением слов он кое-как разобрался, однако смысл записи ускользал от него. Понял ли ее отец Андрей? И какова связь между ней и остальным содержанием его посмертной записки?

Смерть настигла библиотекаря после того, как он был вызван в Рим, чтобы дать отчёт о переводе фрагмента. Могли эти четыре строки иметь какое-то отношение к убийству или нет?

Перед отцом Нилом была шахматная партия, в которой все фигуры беспорядочно перемешаны. А ведь отец Андрей уже потратил немало сил, терпеливо восстанавливая их порядок. И там, в поезде, возвращаясь из Рима, он написал: «Немедленно». Стало быть, у апостольской гробницы в Ватикане, он сделал какое-то новое, решающее открытие. Но какое?

Для него, для отца Нила, все уже изменилось, ему никогда больше не жить как прежде. Что ж, вся его жизнь поставлена на карту? И вот вопрос: можно ли еще считать себя христианином, если ты усомнился в божественности Иисуса?

До утра оставалось еще несколько часов. Отец Нил выключил свет и в темноте лег.

«Бог… Никто никогда его не видел. А Иисус, даже если он не был Богом, остается самым удивительным человеком. Нет, я не ошибся, посвятив ему свою жизнь».

Прошло всего несколько минут, и отец Нил, монах-бенедиктинец, узнавший столько мучительных тайн, уснул глубоким сном.

— Садитесь, монсеньор.

Маленькое, как будто кукольное, лицо кардинала под белоснежной шапкой волос было озабочено. Кальфо со вздохом опустился на широкое сиденье.

Эмиль Катцингер появился на свет в годы зарождения нацизма. Как все дети его возраста, он, сам того не желая, был вовлечен в Гитлерюгенд [7]. Позже у него хватило ума держаться подальше от фюрера, и при этом удалось избежать участия в гестаповских чистках. Но детские впечатления оставили в его душе глубокий след.

— Спасибо, что отложили свои дела.

Ректор, который только что расстался с юной румынкой в самом разгаре весьма многообещающего свидания, сурово кивнул:

— Служение церкви, ваше преосвященство, не терпит отлагательства.

— Воистину так. Сегодня после обеда мне позвонил отец настоятель аббатства Сен-Мартен.

— Достойный прелат, ему можно доверять.

— Он известил меня, что монах отец Нил, о котором мы уже говорили, похитил в закрытой для него библиотеке книгу сомнительного содержания.

Кальфо ограничился тем, что поднял брови то ли недоуменно, то ли вопросительно.

— Он только что прислал по факсу некоторые личные записи отца Нила, и они очень встревожили меня. Судя по всему, этот монах вполне способен приблизиться к разгадке тайны, столь ревностно хранимой нашей святой церковью и вашим Союзом Святого Пия V.

— Вы думаете, он вступил на опасный путь?

— Пока не знаю. Но он был очень близок к отцу Андрею, который весьма далеко продвинулся по запретной стезе. Вы знаете, о чем речь, под вопросом само существование католической церкви. Нужно выяснить, что известно отцу Нилу. Что вы можете предложить?

Кальфо, самодовольно улыбнувшись, слегка откинулся назад, вытащил из складок сутаны конверт и протянул его кардиналу.

— Если вашему преосвященству угодно взглянуть… После нашего прошлого разговора об отце Ниле я попросил моих братьев по Союзу провести двойное расследование. Здесь результат, а возможно, и ответ на ваш вопрос.

Катцингер вынул из конверта две папки с отметкой «Конфиденциально».

— Посмотрите первую папку… Там есть сведения о том, что отец Нил блестяще учился в бенедиктинском университете в Риме. И он… — как бы сказать? — идеалист, для себя лично ему ничего не нужно. Он строго соблюдает устав, вся его жизнь проходит в ученых занятиях и молитве.

Оглядев его поверх очков, Катцингер произнес: