В Нигерии склонность к неумеренным размышлениям считается причиной так называемого «истощения мозга» – состояния, которое проистекает в первую очередь от чрезмерного усердия в науках и которое, как считается, вредит мозгу, из-за чего больной может ощущать жар и какое-то шевеление в голове. В Уганде то, что западная медицина назвала бы депрессией, считается проблемой, связанной с многодуманием и называется болезненное думание. В Камбодже такие серьезные неприятности, как шум в ушах, забывчивость, проблемы с сердцем и khayâl (состояние, похожее на панику) списывают на неумеренное многодумание. У инуитов и жителей Бутана подобное описывается как причина более тяжелых заболеваний вроде деменции и психоза.

В резюме 318 научных работ, посвященных многодуманию, эта проблема предстает как угрожающая здоровью людей в планетарном масштабе. Диагноз повторяется на 18 языках[139].

Кто именно попадет в зону риска, во многом зависит от конкретной культуры. В исследовании, которое изучало склонных слишком много думать жителей Эфиопии, в группу риска попали молодые мужчины-горожане: у них есть досуг для размышлений, который предоставили им их уровень жизни и свобода от обязанностей по хозяйству[140].

В таиландском исследовании сравнительно уязвимыми предстают, наоборот, женщины. Отчасти причина тому в обусловленном их половой принадлежностью подчиненном положении. Но дело еще и в том, что женщин не учат обязательной для мужчин медитации khit-pen, которая считается эффективным средством против лишних мыслей[141].

Там, где на общественную жизнь влияют буддистские воззрения (прежде всего в странах Юго-Восточной Азии), вопрос о том, сколько людям думать – это во многом вопрос морали. Склонность много думать толкуется в этих регионах скорее как недостаток характера, чем как недуг. Слишком долгие размышления указывают на проблемы в духовном развитии и излишнюю серьезность. В этих странах все может сводиться к чувству солидарности: страдают все люди, и сосредотачиваться на собственных бедах – это эгоцентричная слепота по отношению к миру[142].

Возможно, вышесказанное прозвучит как требование более строго контролировать мыслительный поток, что не пойдет нам на пользу – мы ведь уже знаем о проблемах, которые возникают при попытке изгнать из головы какую-нибудь мысль. Однако дело в том, что способность мыслить оценивается по-разному. Чувства и образы, проплывающие в потоке наших мыслей, в буддистской традиции подчинены нашему отношению к ним. Человек, которому не удалось отпустить свои мысли, остался в «тисках» – в нежелании принять момент, смерть и бренность этого мира. Чтобы принять то, что не поддается пониманию, мы должны выйти за пределы мысли.

Иногда преодолеть логику мысли помогают повседневные занятия. Мы, жители западных стран, можем сказать про кого-то «безголовый», что кому-то стоит «включить мозги», а вот в Японии «понимать головой» – это уничижительный комментарий. Понимать что-то головой считается здесь делом поверхностным – примерно как если бы кто-то знал головой, как выглядит цепочка танцевальных па, и именно поэтому был не в состоянии танцевать. Чтобы достичь более глубокого понимания, следует отпустить мысль[143].

Механизм мышления

Страх высоты, или акрофобия, – так звучит психиатрический термин – в разных культурах имеет разное выражение. Распространенность ее среди населения, то есть число тех, кто хотя бы раз в жизни сталкивался со страхом высоты, варьируется от 0,9 процента в Ираке до 7,1 процента в Колумбии. Чаще всего проблема присутствует в странах с высоким уровнем дохода[144].

Статистики по ирокезам у нас нет, но все равно очевидно, что количество боящихся высоты людей в разных странах разное. Означает ли это, что представители определенных народов действительно смогут балансировать на переброшенной высоко над землей доске с той же легкостью, как если бы она лежала на земле?

Если это так, то бесстрашие – результат привычки. Никто не рождается бесстрашным. Многие ирокезы проходят эту адаптацию вынужденно, чтобы иметь возможность зарабатывать. Высокий процент ирокезов среди нью-йоркских строителей – явление не более загадочное, чем вообще передача профессии и обычаев из поколения в поколение. В этом смысле культура способствует возникновению стереотипов, которые складываются у работодателей о представителях той или иной народности.

«Многие думают, что ирокезы не боятся высоты, – говорит один из рабочих. – Это не так. Мы боимся не меньше любого другого человека. Разница лишь в том, что мы лучше умеем справляться со своим страхом»[145].

Вечный бубнеж в голове, просчитывание рисков, попытки прийти к равновесию, предостережения – это не обязательно то, что отличает Гёделя, который отказывается принимать пищу, от строителя, который спит, сидя на стальной балке. Их отличает друг от друга то, насколько внимательно они прислушиваются к своей тревожности.

Если взглянуть на другие проблемы, связанные с а вдруг, то благодаря психиатрическим диагнозам можно предположить, что между разными обществами имеется существенная разница. Процент людей, переживания которых соответствуют критериям генерализованного тревожного расстройства, согласно данным ВОЗ, может варьироваться от 0,1 процента в Нигерии до 8 процентов в Австралии. Для панического расстройства цифры колеблются от 2 процентов в Китае до 27 процентов в Новой Зеландии. А разница, которая существует для таких диагнозов, как социальная тревожность (бывшая социофобия) и клаустрофобия, просто огромна[146].

Но от чего бы ни зависели эти различия, они показывают: разница в наших а вдруг существует не только на уровне индивидов. Разница существует и на уровне групп.

Способность мыслить помогает нам понять мир, но она же может и заслонять от нас понимание мира. В 1950–1960-х годах в Европе и Америке стал популярен дзен-буддизм, который принес с собой необычную для этой религии критику общества, того, насколько современный человек погружен в мысли. В то время проблему начали описывать не столько как экзистенциальную, сколько как социальную.

«Все так называемые цивилизованные люди все сильнее впадают в безумие, разрушают самих себя, потому как думая слишком много, они потеряли связь с реальностью», – говорил, например, британский духовный философ Алан Уотс, которому суждено было сыграть большую роль в популяризации идей дзен-буддизма в западном обществе[147].

«Образы, которые возникают из мысли, разрушают человеческие отношения, – подтверждал его учитель Джидду Кришнамурти, который, отторгая концептуальное мышление, не причислял себя и к буддистам. – Центральная проблема нашего существования – это мысль, сам механизм мышления, и я хотел бы разобраться в его устройстве, так как наша восточная и западная цивилизации основываются на мысли»[148].

«Мы должны понять, что главная цель современной цивилизации – это дегуманизация человечества любым мыслимым способом, – говорил Дайсэцу Тэйтаро Судзуки, один из первых гуру дзен-буддизма в США. – Мы очень скоро превратимся в роботов и статуи без человеческой души»[149].

В буддистской литературе того времени содержится