– Могу посоветовать пару адвокатов.

– Отлично. Спасибо.

Что, если я попрошу о помощи таинственных гостей на вечеринке в пустом участке? Как тебе такая идея?

– Остин, с тобой когда-нибудь случалось что-то, что ты не мог объяснить логически?

Он медленно жует, задумавшись.

– Ты имеешь в виду чудо или что-то такое?

– Да, что-то в этом роде. Сверхъестественное.

Он посмеивается.

– Я знал, что магазин рано или поздно окажется проклятым. Книжный, театр – слишком много призраков возвращается в прекрасное прошлое, а?

Я слишком быстро проглатываю крутон, и он царапает мне горло.

– Ты в это веришь?

– В призраков? Не-а. – Его брови взлетают вверх. – А ты?

– Не знаю. Может быть. Скорее… в волшебство.

Остин хмыкает.

– Никогда бы не подумал.

Мы продолжаем есть салат, и разговор обрывается, но затем Остин откидывается на спинку стула.

– На самом деле я так бы и подумал. Я начинаю понимать, какое у тебя… развитое воображение. Лиза сказала, что ты хочешь быть писателем. Почему ты мне никогда об этом не говорила?

Потому что я стыжусь.

Ух ты, откуда такие мысли? Неужели мне правда стыдно? Почему?

Потому что я недостаточно талантлива.

Хм-м.

Я пожимаю плечами и отодвигаю тарелку.

– Воображение без возможности его реализовать – просто хобби.

– Да, похоже на правду.

Мои пальцы до боли сжимают салфетку на коленях. Но разве я ждала, что он со мной не согласится?

Я расправляю салфетку.

– Некоторые сказали бы, что стоит заниматься творчеством, даже если не хватает таланта стать кем-то великим.

– Да? По мне, так трата времени.

Подают закуски. Я ковыряюсь вилкой в кусочках копченого палтуса, хотя могла бы прикончить его в три укуса.

– Я думаю, я видела что-то… необъяснимое.

Зачем я это сказала? Как будто хочу проверить Остина. Нечестно. Не могу же я снять у Остина баллы в воображаемом тесте «Хороший ли ты бойфренд?», если он не поверит в то, что я сама считаю невозможным?

– В каком плане необъяснимое? – Остин поднимает брови, смазывая маслом хрустящую булочку.

Я не хочу рассказывать ему всю правду. Сад – это личное. Как будто он принадлежит мне одной. Фоновая музыка заполняет паузу.

– Как будто ты видишь что-то, а в другой момент смотришь – и там ничего нет, словно и не было никогда.

– Похоже на то, что люди зовут «магическое мышление».

– Я… Не… «магическое мышление» – это другое.

Остин хмурится и вгрызается в хлеб.

– Ты о чем? Оно магическое, и ты об этом думаешь. По-моему, достаточно для магического мышления.

Я прочищаю горло и отправляю в рот еще кусочек рыбки. Снова – нечестно же думать о нем хуже только потому, что он не знает психологический термин, обозначающий поиск причинно-следственных связей между несвязанными событиями?

– Ну, не важно, – Остин пожимает плечами. – Я знаю, тебе нравится все это… художественное, я имею в виду. Но, кажется, сейчас лучше сфокусироваться на цифрах, не спускать глаз с добычи и прекратить мечтать. Я поэтому тебе говорю сделать из магазина престижное кафе. Но сейчас уже поздно.

Он продолжает говорить, но я не слушаю.

Рассказчик. Воображение. Мечтать.

Слова Лизы и Остина – с налетом снисходительности, неодобрения.

Но Агата Кристи назвала меня Рассказчиком. Т. С. Элиот сказал, что у меня хорошее воображение.

От них эти слова казались комплиментом. Призванием. Даром.

Остаток ужина я удерживаю себя в кресле.

Остин провожает меня до входа в магазин и удивляется, когда я не приглашаю его зайти.

Но мне надо подумать.

Что-то должно измениться.

Я жду с Остином на улице пару неловких минут, пока не приезжает такси.

– Я тебе пришлю контакты адвокатов, – обещает он, залезая в машину.

Машу рукой и улыбаюсь, слежу, как машина едет на запад по Каштановой улице, затем сворачиваю направо.

Спустя мгновение я у ворот, проверяю время на часах. 20:30. Чуть раньше, чем прошлой ночью – нет, позапрошлой ночью, – когда дверь открылась. Но мерцающий свет я увидела заранее, когда солнце садилось и меня испугал Уильям. Увижу ли я этот отблеск снова?

Я еще не решила, хочу ли я снова оказаться в саду, даже если дверь будет открыта. Я потеряла целую среду и все еще не пришла в себя.

Но всего лишь один толчок – и я понимаю, что дверь снова закрыта, как сегодня с утра.

Подождите, или это было вчера? Нет, сегодня с утра.

Келси, соберись.

Я касаюсь лбом холодного металла, прищуриваюсь, пытаясь разглядеть сквозь разросшуюся зелень хоть отблеск теплого света свечей.

Ничего.

Потому что я сошла с ума.

Я вздыхаю, разминаю затекшие мышцы шеи и плечи. После ужина с Остином я чувствую себя тревожно.

И хочу есть.

Всего полсекунды – и я направляю свои стопы к кафе Анамарии. У них открыто допоздна. Время поесть по-настоящему.

В кафе «Глазунья» я устраиваюсь в угловой кабинке и над чизбургером с беконом и картошкой проигрываю в голове свидание.

Почему мне так плохо? Остин замечательный парень, как и говорила Аманда, моя соседка по общежитию, когда представила нас друг другу на свидании вслепую пять недель назад. Красивый, успешный, милый.

Дело не в Остине. А во мне.

Даже, если быть точной, дело в жизни. Все. Вообще все. Здоровье Ба, загибающийся магазин. Чарльз Даймонд Блэкбёрн, огнедышащая налоговая, и теперь еще Изъятие. Прорыв трубы, мокрый подвал, пропущенные выплаты. Дурацкий бестселлер, «Звездный фолиант».

Последний пункт в этом списке, книга в сине-золотой обложке – я чувствую, словно моя душа вот-вот умрет. Будто часть меня все это время спала и жаждала пробуждения, но вместо этого задыхается. В голову приходит образ: Спящая красавица ждет поцелуя жизни, но вместо этого ее душат. Я чувствую приступ тошноты и откладываю бургер.

– Все хорошо? – Валентина, сменщица Анамарии, подходит ко мне с кувшином воды. – Что-нибудь нужно?

– Я в порядке, Валентина, спасибо.

Невидящим взором я смотрю на тарелку с картошкой.

Ты должна принять в свои объятия истину, красоту, жизнь – но ты говоришь лишь о смерти.

Слова Т. С. Элиота, в Саду.

Да, безумный, нелогичный Сад – полный гремучей, всеобъемлющей жизненной силы – каким-то образом подкидывает мне мысли о том, как моя душа задыхается.

Вес потерянного магазина, упущенной мечты, ушедшей Ба – все это на одной чаше весов, а на другой – Сад и его обещание творчества, жизни, меня – настоящей.

Без шансов.

Даже если Сад зовет меня, предлагая возможные ответы – а может быть, и мастера, который мог бы научить меня тому, чего мне не хватает, – если Сада не существует, у меня большие беды с головой.

А если