о творчестве, сравнивать себя с другими – гиблое дело. Сравнение порождает конкуренцию, а та ведет либо к гордыне, либо к унынию – им обоим не место в сердце творца.

– Но не лучше ли смириться с правдой? Трезво оценивать свои способности?

Я почти произношу вслух: «Чтобы не тратить ничье время зря».

Агата смотрит на меня недоверчиво:

– А с чего ты взяла, что можешь трезво оценить свои способности?

Ее слова проникают вглубь меня, и я не нахожу ответа. Я опускаю взгляд, отворачиваюсь и откусываю кусочек чизкейка. Ветер приносит к нашим ногам розовые лепестки, сорвавшиеся с ветки.

– Люди забудут, К. Они забудут истину и начнут верить лжи. Наша ответственность – напомнить им о тайнах, любовью вдохнуть в них жизнь через щедрость наших произведений.

И все же совершенство Сада и его гостей пугает, и нелепой кажется мысль, что мое творение могут здесь принять, оценить и уважать.

– Не могли бы вы мне помочь? – Наконец-то я делаю то, для чего пришла. – Это про Книжный.

Тут я осознаю, какой нестройной логикой руководствовалась. В предыдущее посещение я узнала о некой «Э.», получившей первое издание Оз лично от Л. Фрэнка Баума. Да, эта книга хранилась в стеклянном шкафу, и Элизабет начинается с нужной буквы. На этом все. Знают ли эти люди о Книжной лавке на Каштановой улице? Об Изъятии? Не безумство ли ждать от них помощи?

Ты веришь, что стоишь посреди волшебного сада. Ты уже сошла с ума, точка.

Но Агата снова смотрит на меня добрым взглядом.

– Проблемы с магазином? Ты упоминала, что Э. нездоровится, надеюсь, ничего серьезного.

Окей, ладно. Пока все хорошо.

Агата указывает на джаз-бэнд.

– Удивительно, что Э. так стремительно захворала. Еще недавно она танцевала «толченку»[7] с П.

Ух ты.

Я перевожу взгляд на музыкантов в тени фонарей. Я представляю молодую Ба – насколько молодую? – как она вертит каблуками вперед-назад, подбрасывает ноги в воздух.

Сколько длится эта вечеринка?

Лучше не упоминать возраст Ба и ее угасание.

– Боюсь, магазин сейчас переживает не лучшие времена.

Я закончила чизкейк, но все еще держу тарелочку дрожащими руками на уровне талии.

– Когда я была здесь раньше… Мы недавно говорили… Вы упомянули первое издание, которое Ф. подарил Э… Мы решили продать его, чтобы уравновесить расходы. Но этого надолго не хватит.

– Ты… продаешь его?

О нет. Мне в голову не пришло, что продажа книги может быть здесь чем-то предосудительным.

– Да, вы сказали, оно будет стоить…

– Ты продаешь труд Ф., но не приносишь свой?

Я делаю глубокий вдох зажатыми в тиски легкими и прикрываю глаза. Разговор не ладится.

Будто мне снова десять лет и меня высмеивают за желание быть писателем. Стою снаружи. Жду, когда меня отвергнут.

Сад начинает напоминать тест. Который я проваливаю, потому что не понимаю вопросов. Я могу получить полезные ответы, только если принесу хорошую историю? Но здесь собрались такие писатели, как Агата и Фрэнк Баум, и поэты, как Т. С. Элиот. Как я могу принести что-то хотя бы близко настолько же ценное?

Я все еще ищу ответ, закрыв глаза, когда Агата трогает меня за руку.

Я поворачиваюсь к ней, чувствуя, как шея краснеет от стыда.

– Я не хотела критиковать, моя хорошая. Я… Видишь ли, я просто беспокоюсь. Мы здесь полагаемся… Следует сказать, Сад полагается… ну, ты понимаешь. Дороги открываются, лишь когда мы все работаем вместе, чтобы не просто искать, но строить.

Может ли она говорить загадочнее?

– Я не понимаю, простите.

Но она лишь качает головой, поджав губы.

– Я и так сказала слишком много. Я должна найти Ч. Он лучше знает, что делать.

Ее пальцы, все еще лежащие на моей руке, сжимаются крепче. Агата наклоняется и шепчет:

– Будь осторожна.

И тут же она убегает, фальшиво улыбаясь кому-то на другой стороне лужайки, оставляя меня в мурашках от неуютного предчувствия.

Дороги открываются…

Неужели мне не выбраться?

Глава 15

Художник постоянно задает вопросы, выкрикивает их в ужасе, находит радужные ответы в темноте, а затем бежит к холсту или бумаге.

Мадлен Л’ Энгл

Я чувствую себя глупо, стоя в одиночестве на краю поляны с пустой тарелкой в руках; хочется двигаться.

Пробираюсь сквозь группы людей, болтающих как старые друзья, к украшенному цветами столу под глобусами. Между фонарями на невидимых нитях кружатся на легком ветру кристаллы в форме слез, отражающие свет огней. Музыканты играют более спокойную песню, которую я не узнаю.

Я бы хотела затеряться на окраинах Сада и наблюдать с безопасного расстояния. Но я не могу упустить шанс найти помощь для Книжного.

Поэтому применяю план Б на вечеринках.

Я всегда полагалась на еду, чтобы не чувствовать себя лишней на общественных мероприятиях. Сегодня я накладываю на фарфоровую тарелку с цветочным узором запеченную молодую картошку и спаржу, затем добавляю что-то похожее на мясо с соусом карри и кешью из керамического блюда, обвитого плющом. Мое внимание привлекает трехуровневый поднос с обжаренными гребешками в коричневом масле, и я добавляю парочку на свою тарелку. С обоих концов стола расположены десерты, но к ним я вернусь позже.

Я накладываю себе еду не для вида. С чизбургера в «Глазунье» прошло, кажется, несколько часов.

Горячий, хорошо обжаренный кофе плещется в большой чаше, но я позволяю улыбающейся девушке налить мне бокал белого вина. Она невысокая, темнокожая, зеленоглазая и похожа на эльфа.

Так кто же может знать, как помочь мне?

На «столе с дарами» под ветвями узловатого Древа больше подношений, чем я помню. Я подхожу, чтобы взглянуть поближе.

Книги в кожаных обложках, но и разрозненные страницы – черновики, быть может? Натянутые холсты с законченными и незаконченными картинами в стиле импрессионистов, другие – сюрреалистичные или абстрактные. Стопка листов с нотами прислонена к изящной скрипке. Размытые карандашные наброски, разноцветная керамика, черно-белая графика, а на траве у стола – нежный мраморный ангел расправил крылья. Выставка – пир для глаз, сравнимый с изысканными кушаньями, смесь огромного таланта и невероятной красоты.

Кто-то толкает меня под руку так, что я едва не проливаю вино.

Я поворачиваюсь с улыбкой и вижу мужчину чуть ниже меня. Лицо его заостряется к подбородку, спрятанному в рыжеватой бороде. На нем тяжелое шерстяное пальто и белая рубашка с высоким воротником. Он нес к столу холст.

– Excusez-moi, excusez-moi! Je ne sais pas où j’avais la tête![8]– Он униженно склоняет голову.

Я плохо знаю