которую ты не смогла решить. Но не волнуйся. С твоей проблемой мы тоже разберемся. Потом, в конце».

Я ничего не понимала. Моя жизнь не имела никакого отношения к этому делу. Как же оно поможет разобраться с моей проблемой?

Но чутье подсказывало, что я постепенно приближаюсь к ответу, и меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, хотелось поскорее закончить дело и узнать, что имел в виду Три, а с другой – я была напугана. Вдруг мне совершенно не понравится то, что я обнаружу, дойдя до конца?

Я пыталась отвлечься, фокусируясь на рутине. Мне по-прежнему хотелось разговорить Тиффани, которая ходила мимо меня по школьным коридорам, нося в себе ключ к загадке. Если удастся ее убедить, если она расскажет, что реально происходит в фонде, я, возможно, пойму, зачем Логан встречался со своим двойником в особняке основателя «Светлого будущего» и что об этом известно Люс.

Главное – вычислить, в чем нуждается Тиффани, и предложить ей это в обмен на информацию.

Между делом я попыталась расспросить и свою маму – в конце концов, она ведь тоже занималась благотворительностью, – но та никогда не слышала про «Светлое будущее» и не знала никого из его сотрудников.

– Почему тебя заинтересовало это место? – спросила мама.

Мы стояли на кухне после ужина, и она соскребала с тарелок остатки размороженной еды и выкидывала их в мусорное ведро.

– Хочу пойти туда волонтером, – ответила я.

В школе Святого Франциска требовали, чтобы каждый ученик выполнил двадцать часов общественно-полезных работ за год. Нам объясняли, что надо отдавать долг обществу, но реально это делалось только для того, чтобы потом положить отчеты о проделанной работе в портфолио к другим документам для поступления в колледж.

– В счет общественных работ? – спросила мама. – Неужели в этом году ты не пойдешь в парк трепаться и ничего не делать?

Она имела в виду уборку парков – именно этот вид общественной деятельности предпочитали ученики школы Святого Франциска, поскольку мероприятие больше напоминало прогулку с друзьями на свежем воздухе, чем реальную работу.

Я пропустила мимо ушей ее комментарий на тему парка, решив вернуться к разговору про фонд.

– Вроде крутое место, – пожала плечами я.

– Да ладно? – Мама бросила на меня подозрительный взгляд.

Она почему-то не верила в мои благие порывы принести пользу обществу. И, что самое ужасное, была совершенно права.

Вернувшись к себе в комнату, я открыла ноутбук и тупо уставилась в экран. Пялилась в одну точку, пока слова не начали расплываться перед глазами. Больше всего на свете мне хотелось написать Люс. Но я не могла.

– Эй, Хана, малышка, что-то случилось?

Я вздрогнула.

Папа стоял в дверях, засунув руки в карманы брюк.

Я не могла рассказать ему ни про Три, ни про дело, над которым работала, хотя в глубине души мне этого ужасно хотелось. Поэтому я попыталась изобразить спокойствие.

– Все в порядке, – сказала я, делая вид, что не понимаю, о чем он. – А что?

Папа озабоченно взглянул на меня.

– Ты же знаешь, что можешь мне все рассказать. Раньше меня считали хорошим слушателем. Сейчас я таким похвастаться не могу, но точно говорю, что постараюсь соответствовать своему прежнему образу.

Я тихо рассмеялась.

– Серьезно, что тебя беспокоит?

Я подумала про Люс, про сообщения Три и, в конце, про маму. Вспомнила, как она смотрит на меня – так, как будто я не способна ни на что хорошее.

– Я плохой человек?

Его лицо смягчилось:

– Конечно нет.

– Но и не хороший.

– Я знаю тебя с младенчества, и ты всегда была хорошей, – уверил меня папа. – Хотя, наверное, правильнее будет сказать, что никто не может быть только плохим или только хорошим. Мы, обычные люди, в основном совершаем хорошие поступки, но, бывает, совершаем и плохие, ошибаемся и стараемся исправиться.

Мне не стало легче, но я любила слушать его голос и хотела, чтобы он продолжал говорить.

– По чему из прошлой жизни ты скучаешь сильнее всего? – спросила я.

Он прислонился к моему платяному шкафу.

– Я скажу, по чему я не скучаю. Я не скучаю по ежедневной дороге на работу и обратно. Не скучаю по безостановочным телефонным звонкам и электронным письмам. По бесконечным мероприятиям по сбору средств.

– Как же их много, – сказала я.

– Один сплошной сбор средств, – ответил он. – Но я скучаю по людям. Мне нравилось разговаривать с незнакомцами, жать им руки и видеть, как светлеют их лица. Я скучаю по нашему дому, по прогулкам в нашем квартале, по Мелинде, Дейву и Джеймсу, приходившим к нам на ужин. Я вспоминаю, как подъезжал к дому вечером после тяжелого рабочего дня и видел в окнах свет.

Если крепко зажмуриться, то я почти могла представить себя в своей старой комнате – как я смотрю на потолок, на который ложатся полосы света от фар папиной машины.

– Я тоже скучаю по всем этим вещам, – сказала я.

– Может быть, когда-нибудь ты будешь скучать по тому, что имеешь сейчас. – Он обвел рукой голые стены моей комнаты.

– Ни за что, – засмеялась я.

– Но здесь не так уж плохо.

– Дело не в месте, а в том, что было до этого места.

Улыбка исчезла с папиного лица, его взгляд переместился на ковер – он всегда так делал, когда ему становилось грустно.

– Знаю, – сказал он. – Ну ладно, уже поздно. Тебе надо выспаться.

Я вовсе не собиралась ложиться, но кивнула ему в ответ. Его тапки прошаркали по коридору, и, как только дверь его комнаты с щелчком закрылась, я повернулась к компьютеру. Но тут пол в коридоре снова скрипнул.

В комнату заглянул мой брат Зак.

– Ты сейчас с кем-то разговаривала? – спросил он.

Глаза у него были совершенно мутные от бесконечных игр на компьютере. Неужели мы с папой говорили так громко?

– Нет, – ответила я. – Это было видео.

Не знаю, зачем я соврала. Наверное, хотела, чтобы полуночные разговоры с папой остались нашим с ним секретом.

– Я тебе помешала?

– Да нет, просто шел в ванную, и мне показалось, что я что-то услышал.

– Ну ладно, тогда спокойной ночи, – сказала я.

– Спокойной ночи.

Затаив дыхание, я слушала, как Зак возвращается к себе. Мама принимала душ. Брат, скорее всего, уже надел наушники. Папа наверняка смотрел телевизор. Вряд ли кто-то заметит, если я тихо спущусь и выскользну из дома.

Просто прокачусь, чтобы проветрить голову, говорила я себе, выезжая с нашей улицы и направляясь на окраину города. Я остановилась на парковке возле скромной церкви. В ней не было ничего особенного – простенькая, неприметная. Раньше мне уже приходилось проезжать мимо нее, вот, видимо, подсознание и привело меня сюда вновь.

В самой церкви было темно, но из цокольного этажа пробивался свет. Там располагалась воскресная школа.

Если бы со мной был папа, он заставил бы меня зайти. Мне буквально слышалось, как он, невзирая на мои протестующие возгласы, говорит, что я оказалась здесь не случайно, а значит, должна выяснить, почему так произошло.

Я не отличалась религиозностью и посещала церковь только во время поездок на отдых с родителями. Делать это чаще у меня не было желания.

«Это просто церковь, – сказал бы папа. – Ты можешь спокойно зайти внутрь». Но я не могла. Я смотрела на свет, льющийся из помещения воскресной школы. Он словно притягивал и звал меня войти.

Но тут на парковку въехала еще одна машина. Я узнала ее мгновенно и окаменела.

Из машины вышла Люс. Щелк – она заперла дверцу и затем обхватила себя за плечи. Ночью стало прохладно, а на Люс все еще была та же одежда, что и в школе. Белокурые волосы она заплела в небрежную косу.

Люс оглянулась через плечо, будто проверяя, не следит ли кто за ней, затем направилась к церкви и исчезла за дверью. Я наблюдала за ней, затаив дыхание.

Это было похоже на сон. Я откинулась на спинку сиденья, растерянная, потрясенная. Неужели это правда Люс? Или мне померещилось в неверном свете тусклых фонарей? Может, это просто еще одна девчонка с обесцвеченными волосами, в берцах и блузке на пуговицах? Но вот же ее машина, и на зеркале заднего вида болтается ее ароматизатор в виде деревца.

«Ты оказалась здесь не случайно, – произнес папин голос. – Иди и узнай».

Но я не могла. Я была слишком ошеломлена. Мне нужно было уезжать.

Не помню, как добралась до дома,