бунтующих подростков, которые нарочито сыплют ругательствами, запрещенными в кругу семьи. Большинство из них со временем переросли этот этап.

В Южинском кружке практиковались различные «экстремальные переживания», призванные поднять участников над обыденным сознанием – в том числе оргии с употреблением больших количеств алкоголя[94]. В начале 1980-х годов в этих мероприятиях участвовал Александр Дугин – ныне известный консервативный философ и влиятельная фигура в путинской России; я вернусь к нему позже.

Тем временем бедственное положение официального православия ухудшалось еще больше: и Хрущев, и Брежнев проводили антирелигиозную политику, из-за которой церкви массово закрывались. Верующие больше не могли посещать христианские богослужения и зачастую находили различные формы эрзац-религии. Один из очевидных примеров – это культ Ленина. В 1992 году экскурсия в его Мавзолей на Красной площади напоминала визит в усыпальницу великого святого. От меня потребовали снять шапку перед входом в полутемное внутреннее святилище, где лежало забальзамированное, освещенное прожектором тело Ленина, а рядом, вытянувшись по стойке смирно, стояли охранники в парадной форме. Кроме того, существует культ памяти о Второй мировой войне – или Великой Отечественной войне, как ее принято называть в России.

Любопытное представление об этих культах и мрачной религиозной жизни начала 1970-х годов дает Колин Таброн в своей книге «Среди русских», описывая путешествие на автомобиле по России и соседним странам. Однажды Таброн познакомился с диссидентом Николаем, и тот сказал ему: «Старухи обращаются к Богу, а мужчины пьют… К сожалению, в Москве легче найти бутылку водки, чем церковь»[95]. Затем диссидент продолжал: «Пока живу, я наблюдаю невиданный рост националистических ритуалов. Эти культы были очень распространены во время войны; потом они исчезли, но теперь возвращаются. Мы как будто пытаемся подменить ими христианский церемониал. Как вы знаете, военные мемориалы стали нашими национальными алтарями»[96].

Затем Таброн описывает такие сооружения:

«Сельская местность изобилует мемориалами, многие из которых совсем новые – это танки и полевые орудия, установленные на бетонных постаментах; курганы и круги славы; Вечный огонь; скульптуры героев; обелиски, символы, эпитафии. В каждом городе безусые курсанты-комсомольцы поочередно по 20 минут стоят на страже у памятников войны, которую наверняка не застали даже их отцы <…> Это святые места, куда молодожены непременно приезжают сразу после свадьбы. Поёживаясь от холода, невеста в тонком платье возлагает свой букет к такому алтарю, пара позирует для ритуального снимка, задерживается на некоторое время, как будто ожидает чего-то еще, и затем уезжает»[97].

Одним из элементов в иконографии этих мемориалов является колоссальная фигура похожей на амазонку женщины с гордо поднятым мечом – олицетворение родины. Интересно, что у русских есть два слова для обозначения родной страны, и второе из них – «отечество». Но именно «Родина» по-настоящему волнует их сердца. Не в силах от нее избавиться, коммунисты попытались привлечь ее себе на службу. Национализм – это джинн, которого временно выпустили из бутылки на волю и затем посадили обратно, но позднее вызвали снова, когда режим понял, что этого джинна невозможно остановить. К середине 1960-х годов в среде тех, кто требовал перемен, националисты все больше расходились во взглядах с той фракцией, которая выступала за интернационализм и либеральные реформы по образцу западных. Режим Брежнева обрушивался с критикой на либералов, но решил пойти на уступки националистам в надежде нейтрализовать их таким образом.

Рис. 3.2. Почтовая марка 1971 года, посвященная Сталинградской битве и изображающая статую Родины-Матери в Волгограде.

Wikimedia Commons

Первая уступка была сделана в 1965 году, когда Кремль одобрил создание новой организации под названием «Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры» (ВООПИиК). По словам Чарльза Кловера, она вышла за рамки заявленной цели и действовала как мозговой центр геополитики, рычаг давления или своего рода клапан безопасности, который режим изобрел для того, чтобы не дать взорваться котлу национализма[98]. ВООПИиК существует до сих пор и имеет сайт в Интернете. В послании его почетного президента Галины Маланичевой говорится: «Спасая церкви, усадьбы, документы, мы сохраняем нечто большее, чем просто стены, убранство, памятники материальной культуры, – мы сохраняем русскую душу»[99].

Тем самым подчеркивается, что в России сохранение культурного наследия является вопросом и политическим, и духовным. В конце концов, россияне все больше понимают, насколько ненадежным и хрупким оказалось это наследие. Они видели взрывы прекрасных церквей, таких как храм Христа Спасителя в Москве (впоследствии отстроенный заново), осквернение буддийского храма в Санкт-Петербурге, разрушение дореволюционных поместий и ландшафтных парков. Эти действия были политически мотивированы – а значит, попытки не допустить их повторения тоже носят политический характер; однако в этих усилиях есть и духовная составляющая, более очевидная, чем в других странах. Например, сторонники Британского национального фонда не говорят о спасении британской души, когда проводят кампанию за сохранение старых зданий – хотя в этой сфере им есть чему поучиться у русских.

К началу 1970-х годов националистическая фракция прочно закрепилась в высших эшелонах коммунистического истеблишмента – к огорчению ортодоксальных марксистов – и идеологическое разделение становилось все более явным. Кловер рассказывает, как в 1972 году представитель традиционной коммунистической фракции и бюрократ Центрального комитета Александр Яковлев опубликовал в «Литературной газете» статью с нападками на националистов. Он указал на фундаментальный вопрос: верно ли, что мир, как утверждают националисты, состоит из отдельных народов, с их особыми характеристиками и отдельной судьбой? Или человечество – это однородная масса, развивающаяся в историческом процессе согласно законам, открытым Марксом и Энгельсом? Сам Яковлев, конечно, представлял вторую точку зрения. Националистов эта статья крайне возмутила, и разразился скандал, из-за которого Яковлев потерял свой пост в Центральном комитете и подвергся относительно мягкому наказанию – был назначен послом в Канаду[100]. Позже он стал ключевым сторонником реформ Горбачева.

Спор, затеянный Яковлевым, может показаться весьма абстрактным, но на самом деле он имел очень конкретные последствия – если смотреть с определенной стороны. Всего за год до этого самиздатовский журнал «Вече» опубликовал заметку, в которой сетовал на то, что уродливая высотная застройка в типично советском стиле испортила очаровательный московский район Арбат. Марксисты восприняли это событие как очередную победу прогресса над ностальгией. Для их противников это был очередной удар, нанесенный душе старой России.

Глава четыре

Дом молвы

«Смешаны с верными, там облыжных тысячи слухов Ходят; делиться спешат с другими неверною молвью, Уши людские своей болтовнею пустой наполняют. Те переносят рассказ, разрастается мера неправды;Каждый, услышав, еще от себя прибавляет рассказчик. Бродит Доверчивость там; дерзновенное там Заблужденье,