Тем не менее, ученые хронисты-летописцы подтверждают факт существования на славянском побережье Балтики города, который мог послужить основой последующих сказаний о Винете. Желающим узнать подробнее о многочисленных следах, оставленных волшебной сказкой о затонувшем в море чудесном городе с золотыми маковками в народных поверьях, историографии или в бесконечных спорах историков, можно рекомендовать книгу Рышарда Керсновского «Легенда о Винете», впервые изданную на польском языке в Кракове в 1950 году. Основательнее, чем кто бы то ни было до него, Керсновский исследовал все имеющие научное значение указания на существование Винеты, изучив двести пятьдесят письменных источников и проанализировав их на ста двадцати страницах текста и в пятистах тридцати двух примечаниях.

Вообще же, прежде чем пытаться установить точное месторасположение овеянной легендами Винеты, представляется необходимым выяснить, кто же мог построить этот город, или другой город, подобный ему. Пока же это не будет выяснено, нам остается утешаться чарующим сказанием о дивном граде с золотыми маковками, поглощенном за грехи бушующей пучиной и покоящемся с тех пор и по сей день на дне морском.

* * *

Вопреки широко распространенным (но оттого ничуть не более верным) представлениям, предками современных немцев были не только описанные древнеримским историком Публием (Гаем?) Корнелием Тацитом в его знаменитом трактате, именуемом сокращенно «Германия», древние германцы, обитавшие между Реном-Рейном и Албисом (Альбием) — Эльбой, возлежавшие, в свободное от военных набегов время, на медвежьих шкурах на обоих берегах Рейна, распивая, рог за рогом, мед и пиво (о чем, бывало, так охотно, не щадя своих столь молодых тогда еще голосовых связок, пел автор настоящей книги в далекую пору обучения в Йенском университете имени Фридриха Шиллера, со своими «коммилитонами»[66] на вечеринках в общежитии имени Фрица Риттера, отделенном от старого города рекой Заале). Иными словами — не только западногерманские племенные союзы франков, аллеманов, баюваров-баварцев, турингов-тюрингов, саксов-саксонцев и фризов, но и западные, и в первую очередь — северо-западные славяне.

Оговоримся, что, ведя дальше речь о «славянах», мы будем подразумевать под этим этнонимом исключительно северозападные славянские племена и племенные союзы, мигрировавшие в область, ограниченную реками Одрой-Одером, Лабой-Эльбой и северными отрогами чешского Среднегорья (или, по-немецки — Миттельгебирге). Из их числа мы сфокусируем наше внимание опять-таки, исключительно на племенах, обитавших на южном побережье Балтики (иными словами, на собственно южнобалтийских славянах, в более узком смысле слова), соседях и жителях Юмны. Тем не менее, поскольку, несмотря на это введенное нами же ограничение, упомянутые племена представляли собой, с точки зрения их политического и социально-экономического развития, культуры и языка, очень пеструю картину, наш краткий абрис будет носить весьма общий характер.

Долгое время считалось, что северо-западные славяне, мигрируя в разное время и в разных направлениях, в VI и VII веках завладели указанным выше регионом, чьи прежние, германские (по преимуществу) обитатели были подхвачены и унесены бурным потоком Великого Переселения народов (предполагалось, что — поголовно). Однако результаты современных исследований, в особенности — полученные при изучении обнаруженной в ходе археологических раскопок пыльцы культурных растений, указывают на непрерывность проживания и хозяйствования человека в данных регионах. Следовательно, оставшиеся в них германские и переселившиеся туда славянские поселенцы нередко встречались и перемешивались. Так, существуют достаточно убедительные свидетельства того, что на острове Руга-Руен-Руян-Рюген в результате смешения тамошних автохтонов-германцев со славянскими переселенцами возникло новое, славянское, но с примесью значительного германского «субстрата», племя ранов-рунов-руян-ругиян (которых нам, в отличие от средневековых хронистов, не подобает смешивать, всего лишь вследствие созвучия этнонимов, с почти одноименными им германцами — ругами-ругиями — времен поздней Античности и Великого Переселения народов).

Вообще-то славянские «вооруженные мигранты» в основном и изначально стремились переселиться на справедливо представлявшиеся им куда более привлекательными земли Восточной Римской (Ромейской, Греческой, «Византийской») империи, расположенные на Балканском полуострове, в бывшие римские дунайские провинции, отличавшиеся благодатным климатом, плодородием и «благорастворением воздухов» (выражаясь языком церковнослужителей). Подобно германцам эпохи Великого Переселения народов, славяне (в широком смысле слова) переняли немало из наследия поздней Античности, перенеся все это в ходе своей последующей миграции на куда менее благодатный и плодородный, зато куда более скудный и суровый Север, после того, как некоторые славянские племена были вынуждены отступить туда под натиском тюркских завоевателей — авар (пришедших из Центральной Азии жужаней, или же жуанжуанов — «обров» нашей «Повести Временных Лет», принесших, кстати говоря, по мнению большинства военных историков, в Европу конские стремена). Однако культурные связи отошедших на Север славян с Югом не оборвались и после этого. И лишь после вторжения очередных завоевателей с Востока — угров-венгров-мадьяр — и разгрома ими славянской Великоморавской державы — смолкло биение пульса Ромейской империи, ощущавшееся во всем западнославянском регионе вплоть до побережья Балтийского моря.

Со славянскими переселенцами в интересующий нас регион пришли, выражаясь современным языком, сельскохозяйственные инновации — например, культура выращивания ржи и использование лошади как пахотного и транспортного средства. Славяне-ободриты, или бодричи, достигли выдающихся успехов в коневодстве. Их лошади считались «доброезжими» (как выражались на Древней Руси и в Московском государстве). Упомянутый выше «(земли) разведчик»— дипломат-(рабо)торговец из арабской Испании Х века Ибрагим ибн Якуб сообщал о вывозе лошадей из славянских земель, как о весьма прибыльной отрасли внешней торговли. В том же Х веке один римско-германский император за большие деньги нанял тысячу ободритских конных воинов для участия в очередном военном походе на Италию, с целью добиться увенчания своей главы «римской» императорской короной из руки папы-епископа Первого, Ветхого, Рима на Тибре.

Вырубая вековые леса и расчищая землю под пахоту, северозападные славяне, посредством подсечного земледелия и сохи, осваивали либо девственные, либо когда-то использовавшиеся прежними обитателями, но заброшенные, после их ухода, сельскохозяйственные территории. При этом они действовали чрезвычайно энергично и активно, о чем по сей день свидетельствует тот факт, что примерно половина всех германских населенных пунктов восточнее Эльбы была основана на месте славянских поселений и носит названия славянского происхождения, во многих из которых сохранилась память о практикуемом их основателями подсечно-огневом земледелии[67], или, по-немецки — «Брандродунг» (Brandrodung), либо же вообще о корчевании леса (по-немецки — Rodung, Roden — «Родунг», «Роден») — от этого бесчисленные частики «бранд−», «−роде» или «−рода» в современных восточногерманских топонимах. В ходе своего продвижения на Запад (говоря по-немецки — «Дранг нах Вестен»), остановленного только упрочившимся на рубеже VII–VIII веков германских племенным союзом саксов — предков позднейших немцев-саксонцев — славянские переселенцы основывали свои поселения преимущественно на берегах водоемов, окруженных смешанными лесами, богатыми дубом и буком. Водоем обеспечивал поселенцам защиту от вражеских нападений (по крайней мере — с одной стороны) и давал возможность поить домашний скот. Лес обеспечивал их древесиной, а также желудями и буковыми орехами для откорма скота, преимущественно — свиней. Возможно, расчистка земли под пашню подсечно-огневым способом подготавливалась выгоном скота, после чего подлесок вырубался топорами, тесаками или серповидными орудиями, а затем начиналась рубка собственно леса. В лесу рубили деревья или подсекали их, подрезая кору, чтобы деревья высохли. По прошествии года срубленные деревья сжигали, производя посев прямо в древесную золу, являющуюся хорошим удобрением. Удобренную таким образом землю поселенцы обрабатывали деревянной сохой, которая, в отличие от вошедшего в употребление впоследствии плуга, не переворачивала, а лишь разрыхляла поверхность земли. С точки зрения активного освоения целины соха была весьма целесообразным сельскохозяйственным орудием, поскольку применяющий соху пахарь мог без особых затруднений обходить оставшиеся по тем или иным причинным не выкорчеванными древесные пни и корневища. Вполне очевидные недостатки сохи славянские землеробы стремились скомпенсировать, используя метод перекрестной пахоты. В качестве рабочего скота ими первоначально использовались волы, впоследствии же — как сообщал довольно часто, скажем, Гельмольд из Босау — лошади (этот переход с волов на лошадей дает нам основание предполагать использование вместо простой сохи уже некоего прообраза колесного плуга)[68].