Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она также призналась, что не разбирается в искусстве. Она сделала все возможное, чтобы развить это понимание в России. Она предоставила средства, на которые Бецкий ввел в действие (1764) Академию художеств, организованную при Елизавете (1757). Она покупала признанные шедевры за границей и выставляла их в своих галереях; так, за коллекцию графа фон Брюля в Дрездене она отдала 180 000 рублей, за коллекцию сэра Роберта Уолпола в Хоутон-Холле - 40 000 фунтов стерлингов, за коллекцию Шуазеля - 440 000 франков, за коллекцию Кроза - 460 000 франков. Сама того не зная, она совершила прекрасную сделку, ведь в эту коллекцию входило одиннадцать сотен произведений Рафаэля, Пуссена, Вандика, Рембрандта и других многолетних авторов, ценность которых росла с течением времени и отступлением валюты. Через Гримма и Дидро (за салонами которого она внимательно следила) она давала заказы французским художникам - Верне, Шардену, Гудону. Она сделала копии в натуральную величину с фресок Рафаэля в Ватикане и построила для них специальную галерею в Эрмитаже.
Она давала мало заказов отечественным художникам, поскольку, на ее французский вкус, в русском искусстве ее времени было мало достойного. Однако она выделяла средства на образование и поддержку студентов Академии художеств и отправила нескольких из них учиться в Западную Европу. Из этой Академии вышли исторический живописец Антон Лосенко и портретисты Дмитрий Левицкий и Владимир Боровиковский. Проведя пять лет в Париже и три в Риме, Лосенко вернулся в Петербург (1769), чтобы преподавать в Академии . Он произвел фурор с Владимиром до Рогнеды, но, возможно, слишком обремененный академическими обязанностями, не смог создать ожидаемых от него шедевров, и смерть забрала его в тридцать шесть лет (1773). Екатерина наняла Левицкого для изображения некоторых молодых женщин, обучавшихся в Смольном институте; результат свидетельствует об их красоте. Портрет Екатерины скрывает ее крупный рост под струящимися одеждами. Она также работала с госпожой Виже-Лебрен, которая была одной из многих французских художников, приглашенных ею для придания галльского изящества русскому искусству.
Самым великим из привезенных художников был Фальконе. Он приехал в 1766 году и пробыл здесь двенадцать лет. Екатерина попросила его спроектировать и отлить в бронзе конную статую Петра Великого. Он привез с собой молодую женщину Мари-Анну Колло, которая смоделировала колоссальную голову. Фальконе осмелился нарушить законы физики, изобразив коня взмывающим в воздух, причем только его задние ноги касаются твердой земли - огромного валуна, привезенного из Карелии, чтобы символизировать огромное сопротивление, которое преодолел Петр; для обеспечения равновесия Фальконе показал медную змею - символ зависти, кусающую лошадь за хвост. Этот шедевр сохранял равновесие, пока Петербург превращался в Петроград, а затем в Ленинград. Фальконе провозился с этой работой дольше, чем ожидала Екатерина; она потеряла к ней интерес и пренебрегла скульптором, который вернулся в Париж разочарованный ею, Россией и жизнью.
В 1758 году из Франции приехал Николя-Франсуа Жиле, чтобы преподавать скульптуру в Академии. В царствование Екатерины три его ученика достигли выдающихся успехов: Чубин, Козловский и Щедрин. Чубин по заказу Потемкина вырезал Екатерину II для ротонды Таврического дворца; специалисты назвали ее "безжизненной и холодной";101 Так же выглядит и статуя Потемкина, выполненная Чубиным. Такой же жесткости добился Козловский в гробнице маршала Суворова и даже в своем Амуре. Основные работы Щедрина были выполнены при Александре I: к 1812 году относится "Кариатида, держащая небесную сферу" - "Женщина, несущая мир". Иван Петрович Мартос специализировался на погребальных памятниках; кладбища Петербурга были заселены его плевранами; "он заставлял мрамор плакать". Отечественная скульптура отставала лишь в подражании иностранным стилям. Православные церкви исключали скульптуру, и дворяне довольствовались теми художниками, которых находили среди своих крепостных.
Но при Екатерине архитектура процветала, поскольку она была полна решимости оставить свой след в столице. "Великие здания, - говорила она, - возвещают о величии царствования не менее красноречиво, чем великие деяния".102 "Вы знаете, - писала она в 1779 году, - что мания строить у нас сильнее, чем когда-либо, и ни одно землетрясение не разрушало столько строений, сколько мы возвели. ... Эта мания - адская штука; она бежит вместе с деньгами, и чем больше человек строит, тем больше ему хочется строить; это болезнь, как пьянство".103 Хотя она говорила Фальконе: "Я даже рисовать не умею", у нее был свой взгляд на искусство, или взгляд, на который повлияли римские раскопки в Геркулануме и книги Кайлуса и Винкельмана. Она отвернулась от вычурного барокко и цветистого рококо, царивших при Елизавете, и отдала свой голос за более строгий неоклассический стиль. Некоторые современники ставили ей в заслугу то, что она давала четкие указания и предварительные эскизы для своих архитекторов.104
Не найдя отечественных художников, способных воплотить ее замыслы, она обратилась к Западной Европы за людьми, унаследовавшими классическую традицию. Так появился Жан-Батист Валлин де Ла Мот, построивший для нее на Неве Дворец Академии художеств (1765-72) - ренессансный фасад из облицованного кирпича и классический портик, а внутри - величественную полукруглую лестницу, ведущую в ротонду под куполом. В качестве пристройки к Зимнему дворцу Валлин построил знаменитый Эрмитаж, который Екатерина рассматривала как убежище от придворного этикета, но который стал ее картинной галереей, а сейчас является одним из главных музеев мира. Екатерина описывала его Гримму в 1790 году как "мое маленькое убежище, расположенное так, что идти туда и обратно из моей комнаты - всего три тысячи шагов. Там я гуляю среди множества вещей, которые я люблю и которыми восхищаюсь, и эти зимние прогулки поддерживают мое здоровье".105
Из Франции также приехал шотландец Чарльз Камерон, изучавший там классический орнамент. Екатерина была в восторге от блеска и изысканности, с которыми он украсил серебром, лаком, стеклом, яшмой, агатом и полихромным мрамором личные апартаменты, которые она отвела для себя, своих любовников и собак в Большом дворце в Царском Селе. "Я никогда не видела равных этим заново отделанным комнатам, - писала она, - в течение последних девяти недель я не уставала созерцать их".106 Вокруг дворца был разбит парк в "естественном" и "английском" стиле, который она описала в письме к Вольтеру: "Теперь я безумно люблю