больше, Ши Мэй яростно стукнул кулаком по столу и вскочил на ноги. — Учитель, он ведь только что ушел… ты подумал о том, что чувствую я?

— …

— Ты ведь любил его, так неужели я его не люблю?

Под конец этой фразы ему не удалось сдержать дрожь в голосе.

В комнате повисла мертвая тишина.

В конце концов, Ши Мэй опять сел и приложил руки к лицу. Тонкие длинные ресницы, дрожа словно крылья бабочки, снова и снова бились о его ладонь. Какое-то время оба они молчали. За окном лил дождь и сверкали молнии, казалось, еще немного, и гром расколет небо и землю, вернув мир к первозданному хаосу.

Спустя долгое время в тишине послышался тихий вздох и шепот Хуа Биньаня:

— А-Нань, я правда очень сочувствую тебе.

Ответом на это стала лишь одна холодная фраза:

— Не называй меня А-Нань.

— …

— Мы с тобой разные. Зови меня Ши Мэй или Ши Минцзин.

Глава 274. Цитадель Тяньинь. На волоске[274.1] 18+

Предупреждение: 18+ графическое описание насилия и массового убийства.

Не бывает одинаковых людей. Даже если за основу принять одну и ту же личность, по воле переменчивой судьбы из-за всевозможных обстоятельств люди будут меняться и спустя десять-двадцать лет их жизненный путь и характер уже не будут так похожи.

На самом деле, изначально, когда он посадил в Мо Жаня проклятый цветок, Ши Мэй тоже имел холодное сердце, железную волю и непоколебимую решимость идти до конца.

Тогда для него не было ничего важнее его великой цели и его собственного возмездия. Однако когда он увидел поступки другой версии себя из иного мира, то словно заглянул в собственное сердце и вдруг захотел узнать, а чувствовал ли Хуа Биньань хотя бы небольшой душевный дискомфорт от всего этого. Хоть на секунду испытал ли он это чувство, когда сводит зубы от отвращения и презрения к себе?

В итоге он все-таки сделал все, как приказал ему Хуа Биньань. Говорят, если скачешь верхом на тигре, трудно с него слезть, а он к тому времени уже слишком многим пожертвовал.

Ши Мэй прекрасно понимал, что личные чувства и отношения могут разрушить даже самое великое дело, так что для собственной защиты и стабилизации положения нужно было во что бы то ни стало успокоить Мо Жаня.

В любом случае он так долго носил эту маску и разыгрывал этот отвратительный спектакль, что от омерзения уже онемел душой. Никакой флирт, никакое лицемерие и даже смерть Чу Ваньнина уже ничего не могли изменить.

Вот только когда Ши Мэй стоял у моста Найхэ с фонарем для души, что дал ему Хуайцзуй, и никуда не шел, так как не мог позволить себе даже пройти сквозь огонь и воду ради человека, который ему по-настоящему нравился, он страстно и отчаянно завидовал.

Как было бы хорошо, если бы так же как Сюэ Мэн и Мо Жань он мог быть хозяином своей судьбы и, неся ответственность лишь за собственное будущее, по своему усмотрению распоряжаться своей жизнью.

Но его судьба никогда не зависела от него. Он был кем-то вроде статиста на театральных подмостках, нехотя отыгрывающего отрывок написанной собственной рукой жизненной драмы, который мог исполнить только он.

Сначала соблазнить Мо Жаня.

Порывистый Мо Жань тут же подался ему навстречу и, сияя улыбкой, сказал:

— Ши Мэй, ты правда очень нравишься мне.

Потом использовать Сюй Шуанлиня.

Расслабленный Сюй Шуанлинь с ленцой бросил ему мандарин и, прищурившись, сказал:

— Всю жизнь скитаясь по миру, я и подумать не мог, что смогу встретить такого друга, как ты. Спасибо, что согласился научить меня запретной технике Возрождения. Когда этот отброс Ло Фэнхуа воскреснет, я скажу ему, чтобы он приготовил для тебя чашу рисовых шариков[274.2]. Ты просто представить не можешь, как вкусно он их готовит. В знак моего уважения я готов дать тебе попробовать.

В итоге, только когда карту развернули, стало ясно, что в ней лежал кинжал[274.3].

Точно так же, как, следуя тому худшему сценарию, который они заблаговременно обсудили с Хуа Биньанем: когда успех их дела повис на волоске, он был вынужден при помощи своей жертвы добиться того, чтобы его наставник и друзья потеряли душевное равновесие, а они все-таки смогли открыть пространственно-временные врата.

Изначально он сам играл людьми, словно шашками на доске вэйци.

Вот только через десять лет и сам оказался собственной шашкой.

Ему не понравилось это ощущение контроля чужой воли над его жизнью, и хотя он не испытывал полного отторжения и неприятия, навязчивая идея, захватившая его разум, оказалась слишком сильна, а надежды и чаяния его сердца слишком глубоки, поэтому он не хотел легко сдаваться.

Однако…

Он на самом деле, и правда не знал тогда, что явившееся из другого мира его второе «я» под словами «незначительные жертвы» подразумевает сотни тысяч жизней и полное разрушение целого мира.

Только после того, как Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти были открыты, он прозрел и увидел, насколько жестока правда.

Этот Ши Минцзин в итоге оказался совсем не тем Ши Минцзином. У него не было десяти лет того жизненного опыта, день за днем он не скатывался в эту бездну.

К этому моменту Ши Мэй действительно уже не мог понять того себя, каким он в иной ситуации стал бы через десять лет.

Однако пути назад уже не было.

Сейчас он был не более чем разменной жертвенной шашкой на игровой доске, и, как и все прочие сброшенные с игрового поля черные и белые камни вэйци, уже потерял свою ценность, став совершенно бесполезной обузой.

— Учитель, — тусклый свет лампы высветил из тьмы его прекрасное лицо, когда он тихо и мягко продолжил, — на самом деле, я очень долго размышлял об этом… и я подумал, что, возможно, Мо Жань и правда смог начать все заново и стать совсем другим. И еще о том, а что если бы можно было повернуть время вспять, возможно ли, что тогда и я не совершил бы ту роковую ошибку и сделал совсем другой выбор?

В мертвой тишине комнаты звучал голос лишь одного человека.

— Вот только теперь уже слишком поздно, — продолжил Ши Мэй. — Я знаю, что Учитель уже возненавидел меня, и Мо Жань теперь ненавидит меня, да и молодой хозяин тоже больше не сможет относиться ко мне как к