распространяется, мы тоже стараемся не заводить разговоры на эту тему. Был Генрих и сегодня. Немножко поиграли с ним в шашки, причем под конец я даже, неожиданно для себя, умудрилась «запереть» его «в гальюне».

Ну, что еще? Все последнее время газеты выглядят весьма сдержанными. Правда, на днях промелькнула серия статей о том, что будто бы на Украине и в Белоруссии русские потерпели неудачу и их наступательные планы надолго сорваны. Неужели это правда?

Закончилась наша двухнедельная работа в лесу. С завтрашнего дня «керлам» предстоит заниматься распиловкой доставленной на хозяйский двор древесины, а нам с Симой складывать высокие, аж под самую крышу, поленницы. Вначале я с неохотой отправлялась на лесной «оброк», а сейчас жалею, что эта работа осталась позади. Уж больно хорош лес зимой! Заснеженный, чуткий, молчаливый, словно бы заколдованный в спячке, однако же полный скрытой, хлопотливой жизни. Конечно, пилка деревьев, обрубка сучьев и погрузка древесины на конную фуру – дело не из легких, но усталость компенсировалась ощущением хотя бы относительной свободы: Шмидт появлялся на участке редко, иногда – раз в два, а то и в три дня, и мы, слава Богу, были избавлены от его громогласного «ора».

Мне и Мише удалось обзавестись в лесу многочисленными пернатыми и мохнатыми друзьями. Регулярно, с первого же дня, приходило поглазеть на нас, на нашу работу, семейство быстроногих косуль. До чего же красивые и осторожные эти животные! Мы с Мишкой, естественно, загорелись желанием приручить хоть одну из них, а для этой цели оставляли за обедом корочки хлеба. Но не тут-то было. Косули упорно не хотели брать угощение из наших рук, а когда мы пытались приблизиться к ним – дружно, соблюдая неизменную дистанцию, отступали. И к оставленному на снегу кусочку подходили лишь тогда, когда никого из людей вблизи не было. Наиболее храбрая косуля отделялась от стада, фыркнув, подбирала трепетными, бархатными губами лакомое подношение.

А однажды какой-то белолобый детеныш не выдержал умопомрачительного хлебного запаха, легкими скачками решительно приблизился к моей протянутой ладони. Как же всполошилась тут его мамаша! Она несколько раз с силой топнула копытцем по снежному насту, вскинув тревожно голову, дважды издала резкий короткий звук. Ну, точь-в-точь как человеческая мать предостерегает от опасности свое неразумное дитя: мол, не подходи! Это опасно! Не верь человеку! Вернись! И белолобый постреленок, конечно, тут же развернулся на все сто восемьдесят градусов, вихрем помчался прочь. Только брызнули из-под тонких ножек в мою ладонь холодные крупицы снега.

А птицы… Я никогда не думала, что столько их разновидностей обитает в зимнем лесу! Дятлы, поползни, клесты, синицы, снегири, галки, вороны. Общительнее всех оказались поползни и синицы. Они запросто садились к нам на руки, деловито склевывали семечки, кукурузные зерна. (Однажды Миша втихаря, когда Шмидта не было дома, забрался в амбар, где набил семечками и разными зернами полные карманы.) К тому же среди них случаются такие привередливые! Попадется пустая семечка – тут же под сердитый щебет (мол, нечего обманывать!) отбрасывается в сторону. Незнакомое, умилительное чувство охватывает, когда ощущаешь на своей ладони холодное, царапающее прикосновение доверчивых коготков. Ведь стоило бы только ненароком сжать пальцы…

Подружились мы и с белками. Эти, как и синицы, и поползни, бесстрашно спускались к нам за семечками по древесным стволам, а затем, сидя на ближних ветках и задрав вверх пышные хвосты, потешно при помощи коротких передних лапок лущили семечки и ссыпали вниз шелуху. Некоторые, наиболее доверчивые зверьки в последние дни встречали нас уже при входе в лес, затем, оживленно цокая, летели по веткам деревьев вперед, оповещая остальных собратьев о нашем прибытии.

Водятся, конечно, в лесу и зайцы, но, к сожалению, нам не удалось увидеть их лежбища. Однажды, когда Шмидт с утра укатил на бричке в город, я с разрешения старой фрау взяла в лес Вольфа. Вначале мы с Мишей не хотели отпускать его с поводка, но пес, прыгая под сосной, где был привязан, так умильно смотрел на нас и так просительно взлаивал, что я не выдержала, отстегнула ошейник. И вскоре пожалела об этом. Волк тут же, под заполошный птичий гомон, умчался в глубину леса, откуда почти тотчас послышался уже знакомый мне азартный, визгливый лай. Через несколько минут он вернулся с перепачканной кровью мордой и положил на снег, возле наших ног, задавленного им зайчонка. Длинные, мягкие уши зверька были еще теплыми, а в открытых глазах-бусинках читались удивление, боль, немой укор. Как же мне стало жаль, прямо до слез жаль зайчишку! После этого разобиженный за людскую неблагодарность Вольф до конца работы промаялся на поводке под сосной. Уж не знаю, случайно ли так получилось, или действовал тут какой-то лесной закон, только в тот день ни косули, ни белки, ни птицы больше не приближались к нам.

На соседнем, принадлежащем Нагелю участке на прошлой неделе тоже начались работы по очистке леса от сухостоя. Оттуда в пятницу на звон нашей пилы и стук топоров приходили Янек и работающие в поместье пленные французы – знакомый уже нам с Симой Пьер, а также два других, прибывших в Грозз-Кребс недавно и почему-то облаченных в полуцивильную одежду – по имени Луи и Жан. После короткого знакомства (между прочим, Жан очень симпатичный парень – этакий белозубый шатен с карими глазами), конечно же, разговор зашел о самом главном – о положении дел на фронтах.

Собственно, ничего нового ни Ян, ни французы нам не сообщили – видимо, и сами ничего не знают. Пьер сказал только, что победы советских войск в Курской битве и на Днепре завершили коренной перелом в войне и что теперь немцы не помыслят наступать, а вынуждены перейти к обороне. Они с улыбкой смотрели на нас: «Русские – героическая нация! Весь мир восхищается вами».

Янек подтвердил то, что когда-то сообщил нам Леон, – о разрыве дипломатических отношений Советского Союза с находящимся в Лондоне польским эмигрантским правительством генерала Сикорского. «Напевно за измену», – с презрением сказал он. По словам Яна, в этом году вся «Польска» оказалась охвачена повстанческим движением, за что гитлеровцы объявили ее «зоной партизанской войны». Фашисты беспощадно уничтожают патриотов – установили своеобразную «кровавую таксу» – за одного убитого фрица расстреливают десять заложников. Еще Ян сказал, что на территории России сформировано польское народное войско, которое наравне с советскими войсками участвует в боях с немцами.

В свою очередь и Луи рассказал, что во Франции также набирает силу движение Сопротивления. Он и Жан тоже являлись участниками Национального фронта, были, как он