— О, Надин, — прошептал он и нагнулся, чтобы поцеловать ее.Она отвернула голову совсем чуть-чуть, подняв глаза на холодный огонь звезд, ипоцелуй его пришелся не в губы, а в уголок рта. Но он не был одурачен. Кожа еелица ощутила насмешливый изгиб его улыбки.

«Он мне отвратителен», — подумала она. Но отвращение былолишь запекшейся коркой на чем-то более худшем — на зачерствевшей, долгоскрываемой похоти, на старом прыще, у которого наконец-то появилась желтоватаяголовка, готовая изблевать из себя отвратительную, зловонную жидкость,давным-давно скисшую сладость. Его руки, скользившие у нее по спине, былигорячее солнечного ожога. Она потерлась об него, и неожиданно холмик у неемежду ног словно увеличился в объеме и стал более нежным, более чутким. Шов ееслаксов нежно возбуждал ее, так что ей захотелось потереться еще сильнее, чтобыраз и навсегда излечить себя от этого зуда.

— Скажи мне только одно, — попросила она.

— Все, что ты хочешь.

— Ты сказал «как и было обещано». Кто обещал меня тебе? Ипочему именно меня? И как мне называть тебя? Я даже этого не знаю. Я знала тебяпочти всю свою жизнь, но я не знаю, как мне тебя называть.

— Зови меня Ричардом. Это мое настоящее имя.

— Настоящее имя? Ричард? — спросила она с сомнением, и онзахихикал ей в шею, заставляя ее съежиться от отвращения и желания. — Так ктоже обещал меня?

— Надин, — сказал он. — Я забыл. Давай начнем.

Он соскользнул с капота, все еще держа ее за руки, и оначуть было не вырвалась и не побежала… но какой был бы в этом смысл? Он догонитее, поймает и изнасилует.

— Луна, — сказала она. — Она полная, как я. — Он взял ееруку и прижал ее к своим джинсам. За полым холодком молнии она ощутила что-тоужасное, живущее своей собственной пульсирующей жизнью.

— Нет, — пробормотала она и попыталась отвести руку всторону, но он удержал ее.

— Иди в пустыню и стань моей женой, — сказал он.

— Нет!

— Говорить «нет» уже слишком поздно, дорогая.

Она пошла с ним. Там был спальный мешок и почерневшие костикостра, освещенные серебряным сиянием луны.

Он уложил ее.

— Хорошо, — выдохнул он. — Теперь все хорошо.

Пальцы его сражались сначала с пряжкой ремня, потом спуговицей, потом с молнией.

Она увидела, что он приготовил для нее, и зашлась в крике.Она попыталась отползти в сторону, но он схватил ее и не отпускал, и тогда онасжала ноги изо всех сил, но когда одна из его гладких рук просочилась междуними, как вода, она подумала: «Я буду смотреть вверх… я буду смотреть на луну…я ничего не почувствую, и скоро все будет кончено… я ничего не почувствую…»

А когда его смертельный лед проскользнул в нее, крикразорвал ее легкие, и она забилась, но борьба была бесполезна. Он вонзался внее, убийца, разрушитель, и холодная кровь хлынула у нее по бедрам, и тогда онвошел в нее глубоко, до самой матки, и луна отражалась в ее глазах, холодноесеребряное пламя луны, а когда он кончил, то внутрь ее полился расплавленныйметалл, расплавленная медь, и она кончила вслед за ним, крича от невероятногонаслаждения, кончила в ужасе, вступая в пустыню безумия через медные ворота,наблюдая за тем, как тает его лицо, а за ним обнажается лицо демона с желтымиэлектрическими лампочками вместо глаз — окнами в невообразимый ад, нопо-прежнему в них светилась эта ужасная веселость. Снова… снова… снова входилон в нее. Казалось, он никогда не истощится. Он был смертельно холоден. И стар.Старее человечества, старее самой земли. И снова он изливал в нее расплавленнуюмедь. Последний крик вырвался из нее и был унесен ночным ветром. Его мертвоедыхание опалило ее лицо. Теперь она была в стране безумия. Медные воротазакрылись за ней.

ЛУНА!..

Луна уже почти скрылась за горизонтом.

Он поймал еще одного зайца и свернул ему шею. Разведя новыйкостер на костях старого, он насадил зайца на вертел и укрепил его над огнем.Волков больше не было. В эту ночь они держались поодаль, и это было правильно.В конце концов это была его брачная ночь, а та отупелая, апатичная тварь, обмякшаяна другой стороне костра, была его краснеющей невестой.

Он искренне недоумевал.

Что он такое сделал с ней?

Он не мог этого вспомнить.

Да это и не важно. Она была беременна. Она послужитвеликолепным инкубатором. Она выносит его сына, а потом сможет умереть,выполнив свое предназначение. В конце концов для этого она и пришла сюда.

Кролик поджарился. Он разорвал его на две части. Ее часть онразделил на мелкие кусочки, как обычно поступают с едой ребенка. Время отвремени он давал ей один кусок. Некоторые из них выпадали недожеванными из еерта, но большую часть она все же съела. Если она останется такой, ейпотребуется нянька. Возможно, Дженни Энгстром.

— Мне было очень хорошо, дорогая, — сказал он тихо.

Она тупо посмотрела на луну. Флегг нежно улыбнулся ей ипринялся за свой брачный ужин.

После секса ему всегда хотелось есть.

* * *

Ночью он проснулся в недоумении и испуге.

Был ли это сон? Видение?

«Они приближаются».

Он попытался понять эту фразу, разместить ее в каком-нибудьподходящем контексте. Это ему не удалось.

«Они подходят ближе».

Кто? Кто подходит ближе?

«Кто-то подходит ближе, а кто-то… уходит».

Пока он спал кто-то прошел мимо его лагеря, направляясь навосток. Так и не увиденный третий? Он не знал. Луна была полной. Неужелитретьему удалось сбежать? Эта мысль повергла его в состояние паники.

«Да, но кто же приближается?»

Когда на следующее утро он поехал обратно в Лас-Вегас, онснова улыбался и почти уже забыл свою ночную панику. Надин смирно сидела у негоза спиной, как большая тряпичная кукла.

Он пошел в «Гранд-Отель». Там он узнал, что произошло, покаон спал. В их глазах он увидел новый взгляд, настороженный и вопрошающий, итогда он снова почувствовал, как бабочка страха бьется о него своими крыльями.

Ллойд Хенрид был в дурном расположении духа. Он сидел в бареи раскладывал пасьянс. В Индиан Спрингс произошел взрыв — один убит, троеобожжены, и один из этих трех скорее всего умрет от тепловых ожогов. Ни одинчеловек в Вегасе не знал, как такие ожоги лечить.