Ей было жаль мотороллера, который так долго и верно служилей, но теперь жизнь его подходила к концу. Большой пробег, жара, трудныйперевал через Скалистые горы, отсутствие ухода — все внесло свой склад. Звукдвигателя стал хриплым и затрудненным. Но это неважно. Если он сломаетсяраньше, чем она достигнет цели, она пойдет пешком. Теперь никто ее непреследует. Гарольд мертв. А если ей придется идти пешком, он узнает об этом ипошлет кого-нибудь ей навстречу.

Гарольд стрелял в нее. Гарольд пытался убить ее!

Несмотря на все усилия, мысли ее вновь и вновь возвращалиськ Гарольду. Она глодала воспоминания, как собака — кость. Это должно былослучиться. В ту первую ночь после взрыва Флегг явился к ней во сне и сказал,что оставит Гарольда с ней до тех пор, пока оба они не окажутся на ЗападномСпуске, почти уже в Юте. Потом Гарольд будет устранен при помощи быстрого,безболезненного несчастного случая. Нефтяное пятно на дороге. У самого края.Никаких хлопот.

Но случай не оказался ни быстрым, ни безболезненным, и Гарольдчуть не убил ее. Пуля пропела в дюйме от ее щеки, и все же она не моглазаставить себя сдвинуться с места. Она застыла от изумления, недоумевая, как онмог совершить такой поступок, как он мог осмелиться выстрелить в нее.

Она попыталась успокоить себя тем, что Флегг просто хотелхорошенько напугать ее, напомнить ей, кому она принадлежит. Но это былобессмысленно! Безумно! Но даже если при желании в этом и можно было усмотретькакой-то смысл, внутри нее все равно звучал твердый, уверенный голос, которыйубеждал ее в том, что выстрел Гарольда был чем-то таким, что Флегг просто несумел предусмотреть.

Она попыталась заглушить этот голос, но ей это не удалось.Голос твердил ей, что она осталась в живых только благодаря слепому случаю.Пуля Гарольда могла с таким же успехом попасть ей между глаз, а уж это-то никакне могло оказаться делом рук Флегга.

Она обозвала этот голос лжецом. Флегг знает все, и без еговоли ни один волос не упадет с твоей головы…

«Нет, это относится только к Богу, — неумолимо отвечалголос. — К Богу, а не к нему. Ты осталась в живых только благодаря слепомуслучаю, а это означает, что все ставки аннулируются. Ты ему ничего не должна.Ты можешь развернуться и пойти в обратную сторону, если хочешь».

Пойти в обратную сторону — это хорошая шутка. Где она, этаобратная сторона?

Голосу нечего было ответить на этот вопрос. Она бы сильноудивилась, если бы дело обстояло иначе. Если ноги темного человека сделаны изглины, то она обнаружила этот факт немного поздновато.

Она попыталась сосредоточиться на прохладной красотепустыни, чтобы отогнать голос. Но голос остался.

«Если ему не было известно, что Гарольд восстанет против еговоли и выстрелит в тебя, когда ты крикнешь ему, что уходишь, то что ещеостается для него тайной? И пролетит ли пуля мимо в следующий раз?»

Но, Господи, ведь уже слишком поздно! Она опоздала на дни,недели, а может быть, и годы. Почему этот голос молчал до тех пор, пока то, чтоон говорит, не потеряло всякий смысл?

И словно согласившись с ней, голос замолчал, и все утро онабыла предоставлена самой себе. Она ехала по дороге, ни о чем не думая. Подороге, ведущей в Лас-Вегас. По дороге, ведущей к нему.

Мотороллер умер после полудня. Двигатель заскрежетал изаглох. Она ощутила жаркий, тревожный запах, напоминающий запах горелой резины.Она убила его. Она убила уже очень многих на пути к своему жениху. Она неслаответственность за смерть семерых членов Комитета Свободной Зоны и несколькихлюдей, приглашенных на их последнее заседание. А еще Гарольд. А еще, не будемоб этом забывать, неродившийся ребенок Фрэн Голдсмит.

Мотороллер лежал на боку, как мертвое животное. Надинпосмотрела на него в течение нескольких секунд, а потом отправилась пешком. Онауже миновала Сухое Озеро. А это означало, что ночью ей придется спать околодороги, если только никто не приедет за ней. В Лас-Вегасе она окажется нераньше утра. И внезапно она почувствовала уверенность, что темный человекзаставит ее проделать весь путь пешком. Она придет в Лас-Вегас голодной,жаждущей, и обожженной солнцем пустыни, и последние следы прежней жизни будутистреблены в ней. Женщина, которая обучала маленьких детей в частной школе вновой Англии, навсегда исчезнет с лица земли.

Шел день, и она двигалась вперед. Пот градом катился с еелица. На шоссе сверкали озерца ртути. Она сняла блузку и пошла по дороге водном белом лифчике. Солнечный ожог? Ну и что? Честно говоря, дорогая, мне наэто глубоко плевать.

К вечеру ее грудь и плечи приобрели ужасающий пурпурныйоттенок. Вечерняя прохлада наступила неожиданно, заставив ее поежиться ивспомнить о том, что спальный меток остался привязанным к багажникумотороллера.

Она с сомнением посмотрела вокруг, глядя на попадавшиеся тути там машины, некоторые из которых были засыпаны песком по капот. От мысли отом, что можно устроиться на ночь в одной из этих гробниц, ее затошнило —затошнило даже сильнее, чем от ожога.

«Я брежу», — подумала она.

Но это уже не имело никакого значения. Она решила идти всюночь напролет.

Она откинула с лица свои длинные волосы и тупо поняла, чтоей хочется умереть.

Солнце скрылось за горизонтом, и установилось удивительноеравновесие между светом и тьмой. Ветер, овевавший ее, был теперь смертельнохолоден. Она огляделась вокруг во внезапном испуге.

Было слишком холодно.

Неожиданно ей вспомнился обрывок дилановской песни: «Рыскал,как крокодил… охотился в кукурузе…»

А вслед за этим какая-то другая песенка, кажется, «Иглз», снеожиданно пугающим смыслом: «Этой ночью я хочу спать с тобой в пустыне… авокруг нас будут миллионы звезд…»

Внезапно она поняла, что он где-то рядом.

Она поняла это еще до того, как он заговорил.

«Надин». Его мягкий голос, раздающийся из сгустившейсятемноты.

— Надин, Надин… как я люблю любить Надин.

Она обернулась и увидела его. Он сидел на капоте старого«Шевроле», скрестив ноги и положив руки на обтянутые потертыми джинсами колени.Он смотрел на нее и нежно улыбался. Но глаза его вовсе не были нежными. В нихона увидела черное ликование, пляшущее, как ноги человека, только чтовздернутого на виселице.

— Привет, — сказал он. — А вот и я.

— Да. Наконец-то ты здесь. Как и было обещано.

Улыбка его стала шире, и он протянул руки навстречу ей. Онапочувствовала исходящий от него испепеляющий жар. Его мягкие ладони обвилисьвокруг ее запястий и сжали их, как наручники.