И где-то неподалеку в ужасе завопил Патрик.

«Никчемный шлюхин сын все-таки заснул», — с горечью подумалРоланд. Но кто доверил ему дежурство?

— Отпусти его, Мордред! — закричал он. — Отпусти, и япозволю тебе прожить еще один день! Клянусь именем моего отца!

Красные глаза, полные безумием и злобой, глянули на него надизогнувшимся тела Ыша. А поверх них, со спины паука, смотрела еще одна параглаз, крохотных, синих, с булавочную головку. Смотрела на стрелка с чисточеловеческой ненавистью.

«Мои собственные глаза, — в испуге подумал Роланд, и тут жераздался сухой треск. Мордред сломал Ышу позвоночник, но зверек, несмотря насмертельную травму, не разжал челюстей, вцепившихся в сочленение лапы и телаМордреда-паука, где жесткие щетинки содрали часть кожи с морды Ыша, обнаживострые зубы, которые могли так нежно ухватывать за запястье Джейка, когдаушастик-путаник хотел повести мальчика за собой и что-то ему показать. „Эйк! —кричал он в таких случаях. — Эйк-Эйк!“

Правая рука Роланда цапнула кобуру и нашла ее пустой. Итолько тут, через многие часы после ее ухода, он осознал, что Сюзанна взяла ссобой в другой мир один из его револьверов. «Хорошо, — подумал он. — Хорошо.Если по ту сторону двери она найдет темноту, пятью пулями она встретит тварей,которые живут там, а шестую прибережет для себя. Хорошо».

Но мысль эта вертелась где-то на периферии сознания. Онвытащил второй револьвер, когда Мордред, чуть согнул задние лапы, а оставшейсясредней обхватил туловище Ыша и оторвал зверька, все еще рычащего, от искусанной,кровоточащей лапы. Паук бросил мохнатое тельце от себя и вверх. Поднимаясь, онона мгновение заслонило яркий маяк Древней Матери. Когда Мордред отбросил Ыша,Роланд испытал deja vu, потому что уже видел этот полет давным-давно, вмагическом кристалле Колдовской радуги. Ыш по дуге пролетел над костром изакончил свой полет, насадившись на обломанный конец ветви. А обломал ее самстрелок, заготавливая дрова для костра. Он издал ужасный крик, крик смерти, ипотом, обмякнув, повис над головой Патрика.

Мордред без задержки двинулся на Роланда, но его атакенедоставало стремительности: одну лапку ему отстрелили при рождении, а теперь ивторая висела плетью, половинки клешни спазматически сжимались и разжимались,волочась по земле. Глаз Роланд никогда не был более зорким, хладнокровие,охватывающее его в такие моменты — более сильным. Он видел белый нарост и синиеглаза стрелка, которые были его глазами. Он видел лицо своего единственногосына, смотрящее со спины этого чудовища, а потом оно исчезло в выплеске крови,после того, как первая пуля вспорола его. Паук подался назад, его лапыпопытались ухватиться за черное, звездное небо. Следующие две пули Роландавошли в открывшееся брюшко паука и вышли через спину. Следом хлынули потокижидкости. Паук завалился на один бок, возможно, пытался убежать, но оставшиесялапы не удержали его. Мордред Дискейн упал в костер, подняв столб красных иоранжевых искр. Заерзал на углях, щетинки на животе загорелись, и Роланд,мрачно улыбаясь, выстрелил в него снова. Умирающий паук выкатился из костра,улегся на спину, шесть лап дернулись, а потом развалились в сторону. Одна упалав костер и начала гореть. Ужасно воняя.

«Мой сын! Мой единственный сын! Ты убил его!»

— Он был и моим сыном, — ответил Роланд, глядя на дымящеесячудовище. Он мог в этом признаться. Да, мог на это пойти.

«Так приходи! Приходи, сыноубийца, и взгляни на свою Башню,но знай: ты умрешь от старости на краю Кан'-Ка, прежде чем ты сможешьприкоснуться к двери Башни. Тодэшное пространство исчезнет, прежде чем япозволю тебе подойти к Башне! Убийца! Убийца собственной матери! Убийца своихдрузей… ага, всех и каждого, ибо Сюзанна лежит мертвой, с перерезанным горлом,по другую сторону двери, через которую ты позволил ей уйти, а теперь еще иубийца собственного сына!»

— Кто послал его ко мне? — спросил Роланд голос в голове. —Кто послал своего ребенка, ибо это был он, под черной кожей, на верную смерть,ты, алый призрак?

Ответа на этот вопрос Роланд не получил, убрал револьвер вкобуру, погасил маленькие островки огня в траве, прежде чем они успелираспространиться. Подумал о том, что сказал голос о Сюзанне, решил, что веритьему нельзя. Она могла умереть, да, могла, но Роланд полагал, что Алый ОтецМордреда знает об этом не больше, чем он сам.

Стрелок выбросил из головы эту мысль и направился к дереву,где висел последний из его ка-тета, насаженный на сломанную ветку… но ещеживой. Глаза в золотых ободках смотрели на Роланда даже с удивлением.

— Ыш, — Роланд протянул руку, зная, что его могут укусить,но не тревожась об этом. Он полагал, что какая-то его часть, и немала, хотелабыть укушенной. — Ыш, мы все благодарим тебя. Я говорю, спасибо тебе, Ыш.

Ушастик-путаник не укусил его, но вымолвил одно слово:«Олан». Потом вздохнул, один раз лизнул руку стрелка, голова его упала, и онумер.

11

Заря медленно перешла в яркий утренний свет. Патрикнерешительно подошел к тому месту в пересохшем русле реки, где, среди роз, сиделстрелок. Тело Ыша лежало у него на коленях, как меховая накидка. Юноша тихоньковопросительно вскрикнул.

— Не сейчас, Патрик, — рассеянно ответил Роланд, поглаживаямех Ыша. Густой, но мягкий на ощупь. Ему с трудом верилось, что существа подмехом уже нет, несмотря на окоченение мышц и запекшуюся кое-где кровь. Этиместа он, как мог, расчесывал пальцами. — Не сейчас. На то, чтобы добратьсятуда, у нас есть целый день, и мы отлично успеем.

Нет, торопиться нужды не было; не было причин, по которым онне мог бы спокойно скорбеть над последним из его мертвых. В голосе старогоКороля не слышалось и тени сомнения, когда он говорил, что Роланд умрет отстарости, прежде чем прикоснется к двери, ведущей в Башню. Они, конечно,подойдут к Башне, и Роланд изучит окружающую территорию, но он и теперь знал,что дурацкая это идея: подойти к Башне вплотную с той стороны, что не виднастарому монстру, а потом прокрасться к двери. В голосе старого злодея не былосомнений; чувствовалось, он верил в то, что говорил.

Но на тот момент все это не имело ровно никакого значения. Унего на коленях лежал еще один, которого он убил, и если он и мог найтиутешение, то лишь в одном: Ыш наверняка был последним. Теперь он остался один,не считая Патрика, но Роланд чувствовал: юноша невосприимчив к ужасной болезни,которую нес в себе стрелок, потому что никогда не был членом ка-тета.

«Я убиваю только мою семью», — думал Роланд, поглаживаямертвого ушастика-путаника.

Что доставляло наибольшую боль, так это слова, суровоброшенные Ышу днем раньше: «Если ты хотел пойти с ней, мог бы это сделать,когда у тебя был шанс».

Он остался, зная, что потребуется Роланду? Что Патрикподведет, когда запахнет жареным (разумеется, фраза Эдди)?