7

Мордред наблюдал за всем этим через дальновидящие стеклянныеглаза. Он горел в лихорадке, и ее яркое пламя, пусть временно, но отогналоусталость. С живым интересом он следил за тем, как стрелок разбудил немогоюношу, Артиста, и заставил того собирать хворост для костра. Как Артист,закончив порученное дело, вновь собрался заснуть, до того, как Роланд сумел быостановить его. Этого, к сожалению, не произошло. Они разбили лагерь в рощезасохших тополей, и Роданд подвел Артиста к самому высокому дереву. Указал нанебо. Звезд на нем хватало, но Мордред догадался, что старый БелыйСтрелок-папуля указывал на Древнюю Матерь, самую яркую из них. Наконец, Артист,у которого, похоже, было далеко не все в порядке с головой, начал понимать,чего от него хотят. Он взял альбом и уже принялся рисовать, когда старый БелыйПапуля, волоча ноги, отошел на пару шагов, бормоча инструкции, на которыеАртист не обращал ни малейшего внимания. Старый Белый Папуля рухнул такнеожиданно, что на мгновение Мордред испугался, что последний участок путидоконал его, и сердце этого сукиного сына перестало биться. Потом Роландшевельнулся, устроился поудобнее, и Мордред, лежащий на небольшом холмепримерно в девяноста ярдах к западу от пересохшей реки, почувствовал, какзамедлились удары собственного сердца. И хотя старый Белый Стрелок-папулявыдохся донельзя, его выучки и родословной (а род свой он вел от самого Эльда)вполне хватило бы для того, чтобы он проснулся, и уже с револьвером в руке, вту самую секунду, когда Артист издал один из своих бессловесных, но дьявольскигромких криков. В животе Мордреда начался очередной приступ схваток, сильных,как никогда. Его сложило пополам, он изо всех сил старался остаться вчеловеческом обличье, борясь с криком, борясь за жизнь. Прямая кишка издалакакие-то звуки, мерзкая коричневая жижа поползла по ногам. И в этой жиже егообоняние, сверхъестественно острое, обнаружило запах не только экскрементов, нокрови. Он думал, что боль никогда не прекратится, будет только усиливаться,пока не разорвет его надвое, но, в конце концов, она начала отступать. Онпосмотрел на левую руку, и не удивился, увидев, что пальцы почернели и слились.Они более не могли стать человеческими пальцами; он верил, что теперь егохватит только на одну трансформацию. Мордред смахнул со лба пот правой рукой иподнес бинокуляры к глазам, молясь Алому Папуле, чтобы сон сморил глупогонемого юношу. Но тот сидел, привалившись спиной к сухому стволу тополя, ирисовал Древнюю Матерь. В этот самый момент Мордред Дискейн ближе всего подошелк отчаянию. Как и Роланд, он думал, рисование — единственное, что можетудержать этого идиота от сна. А потому, чего не пойти на трансформацию в этотсамый момент, когда жар лихорадки питает его своей разрушительной энергией?Почему не рискнуть? В конце концов, добраться он хотел до Роланда, не до юноши.И, конечно же, мог, в паучьем обличье подобраться к стрелку достаточно быстро,чтобы успеть схватить и поднести к пасти. Старый Бедный Папуля сможетвыстрелить раз, даже два, но и он, Мордред, сможет пережить пару пуль, еслилетящие кусочки свинца не попадут в белый нарост на спине паука: мозг еговторого тела. «А подтащив к пасти, я уже не выпущу его, пока не высосу досуха,не превращу в пыль-мумию, как другую, Миа». Он расслабился, готовый позволитьтрансформации прокатиться по его телу, и тут другой голос заговорил у него вмозгу. Голос Алого Папули, который сидел в заточении на балконе Темной Башни инуждался в живом Мордреде, хотя бы еще на один день, чтобы тот смог освободитьего.

«Подожди еще немного, — посоветовал голос. — Подожди ещечуть-чуть. У меня, возможно, есть в рукаве еще один туз. Подожди… еще немногоподожди…»

Мордред ждал. И через пару мгновений почувствовал, какменяется биение, идущее от Темной Башни.

8

Патрик тоже почувствовал это изменение. Биение сталоуспокаивающим. И в нем послышались слова, которые притупили его стремлениерисовать. Он провел еще одну линию, оторвал карандаш от бумаги, потом отложилего и теперь только смотрел на Древнюю Матерь, которая, похоже, пульсировала втакт словам, который слышал в голове, словам, которые без труда узнал быРоланд. Только на этот раз их пел старческий голос, дребезжащий, но нежный:

«Непоседа, мальчик мой,

День закончен, дорогой.

Милый, снов тебе счастливых,

Ягодных полей красивых.

Попрыгунчик, милый крошка,

Ягоды клади в лукошко.

Чаззет, чиззет, чеззет,

Все в лукошко влезет».

Патрик начал клевать носом. Его глаза закрылись… открылись…снова закрылись.

«Все в лукошко влезет», — подумал он и заснул в светекостра.

9

«Пора, мой добрый сын, — прошептал холодный голос вгорячечном, плавящемся мозгу Мордреда. — Пора. Пойди к нему и позаботься о том,чтобы он никогда не проснулся. Убей его среди роз, и мы будем править вечно».

Мордред вышел из укрытия. Бинокль выпал из руки, котораяперестала быть рукой. И когда он трансформировался, его захватило ощущениеабсолютной уверенности в себе. Через минуту все будет кончено. Они оба спали, ион не мог потерпеть неудачу.

Он поспешил к лагерь и спящим людям, ночное чудовище о семилапах, пасть его открывалась и закрывалась.

10

Где-то далеко, в тысяче миль от него, Роланд услышал лай,громкий и настойчивый, яростный и злобный. Его усталый мозг пытался отвернутьсяот этого лая, отсечь его и продолжать спать. Затем раздался ужасный,агонизирующий крик, который мгновенно разбудил его. Он узнал голос, пусть иискаженный болью.

— Ыш! — крикнул он, вскакивая. — Ыш, где ты? Ко мне! Ко м…

И тут увидел Ыша, извивающегося в лапах паука. Обоих освещалкостер. А позади них, привалившись спиной к сухому стволу тополя, Патрик тупосмотрел прямо перед собой сквозь занавес волос, которым теперь, после уходаСюзанны, вновь предстояло стать грязными. Ушастик-путаник яростно извивался, изего раскрывающейся и закрывающейся пасти летела пена, а Мордред старалсясломать ему хребет, выгибая спину так, как гнуться ей не полагалось.

«Если бы он не выскочил из высокой травы, — подумал Роланд,— сейчас бы Мордред вот так держал меня».

Ыш сумел вонзить зубы в одну из паучьих лап. В свете костраРоланд видел, как напрягаются челюстные мышцы ушастика-путаника, загоняя зубывсе глубже и глубже. Тварь заверещала, его хватка ослабла. Ыш мог бы вырватьсяна свободу, прими он такое решение. Не принял. Вместо того, чтобы прыгнуть внизи удрать, прежде чем Мордред успел бы вновь схватить его, Ыш воспользовалсямгновениями свободы, чтобы вытянуть шею и вонзить зубы в то место, где одна излап соединялась с раздувшимся телом. Зубы его вонзились глубоко, с обеих сторонпасти потекли потоки красновато-черной жидкости. В свете костра онапоблескивала оранжевыми искорками. Мордред заверещал еще громче. В своихрасчетах он забыл учесть Ыша, и теперь за это расплачивался. В мерцающем светекостра и он, и ушастик-путаник казались выходцами из кошмарного сна.