Мотивация поляков стала мне понятна, и я был не против принять руку помощи от таких опытных бойцов, о чем я тут же и сообщил Ежи, а этот хитрец как будто только этого и ждал, вызвал из автобуса еще одного поляка и представил его мне – это был полковник польской армии Тадеуш Коссинский, командир поляков, которые пожелали примкнуть к Красной армии. Вот с ним-то у нас как раз и завязался предметный разговор о том, каким я себе представляю участие польских добровольцев в нашей общей борьбе против зарвавшихся немецких оккупантов.

Договорились, что поляки примут на себя обязанности проводников для наших подразделений, а также возьмутся за агентурную работу по выявлению шпионов и пособников фашистов среди местного населения. Из особо подготовленных бойцов Тадеуш пообещал сформировать роту, которая примет участие в нашем рейде на Варшаву. Когда мной было произнесено заветное слово «Варшава», полковник буквально засветился от радости, разом обрушив на меня целый водопад польских слов. Даже Ежи замялся и стал путаться в переводе. Но я понял главное – полковник высокопарно клялся в верности, благодарил за оказанное полякам доверие и уверял, что его польские львы костьми лягут, но исполнят любое приказание пана генерала.

Терпеливо выслушав эту довольно длинную и эмоциональную речь Коссинского, я ответил коротко и сухо (не обучен всяким там дипломатическим политесам):

– Все понятно, пан полковник, но время пошло – пора действовать! Скоро сюда подойдут грузовики для переброски сформированной вами роты к месту сосредоточения группы прорыва к Варшаве. Эта рота будет подчиняться непосредственно командиру четвертой танковой дивизии, и именно он поставит перед ней конкретную задачу. А пока, до прибытия грузовиков, прошу панов отобедать, чем бог послал.

Я повернулся к нашему грузовику, где стояла вся моя охрана, и приказал:

– Синицын, двигай обратно на опорный пункт, там передашь мой приказ старшему лейтенанту – немедленно отправлять все грузовики к штабу седьмой танковой дивизии. Дождешься, когда они соберутся, и поедешь впереди этой колонны, сюда ты дорогу знаешь. Понял, боец?

– Так точно, товарищ генерал! Разрешите выполнять?

– Давай, красноармеец, поспеши! Только термосы из кузова выгрузите, – и, обращаясь уже к Шерхану, я произнес: – Старший сержант, ты будешь главным распорядителем интернационального обеда; организовывай тут дипломатический прием по высшему классу.

Когда «хеншель» отъехал, Шерхан развернулся по полной программе: отослал куда-то троих бойцов охраны, потом вместе с Якутом подошел к броневику и стал беседовать с его командиром. Через две минуты этой беседы броневик уехал, захватив с собой Якута, а Шерхан на том месте, где только что стояла боевая машина, начал разводить костер. Все это время мы беседовали с польским полковником. Разговор шел на темы, святые для любого военного: мы обсуждали достоинства и недостатки некоторых видов вооружений. Чтобы было удобнее беседовать, прошли в автобус, где дискуссия разгорелась в полную силу.

В автобусе сидели три человека, одетые в робу, которую им выдали в лагере Гушосдора. Они ненадолго отвлекли меня от разговора с паном полковником. Ответив на интересующие меня вопросы, те в дальнейшем разговоре никакого участия не принимали. Поляки постарались стать как можно более незаметными, чтобы не мешать беседе командиров. Они сидели молча, хотя хорошо понимали, о чем идет речь, и сами могли разговаривать по-русски. Это были проводники, затребованные мной у Пителина. Михалыч расстарался и вместо двоих прислал трех человек. Эти поляки до войны жили здесь, им была отлично знакома вся местность вокруг Сокулок, как и скрытые подходы к железнодорожной трассе. По их словам, они могли спокойно провести колонну автомашин прямо к железной дороге, ни разу не выезжая на шоссе Сокулки-Августин. Этот путь мало кто знал, и все из-за того, что дорога была проходима только в такое жаркое, сухое лето, как сейчас. Единственное затруднение могло возникнуть на границе, на которой, как с нашей, так и с немецкой стороны, были возведены укрепления. Я, естественно, поинтересовался, что это за укрепления, и попросил нарисовать схему всего укрепрайона. Но никаких схем рисовать не понадобилось; все было гораздо проще – и с той, и с другой стороны были вырыты неглубокие окопы, с нашей стороны кроме этого был возведен небольшой дзот, а у немцев и того не было. Одним словом, любой танк и даже танкетка могли подавить этот, так называемый поляками, оборонительный рубеж в один чих; ведь там даже артиллерийских капониров не было, одни открытые пулеметные гнезда.

Так, внимательно выслушав проводников, я узнал про все проблемные места на пути к железной дороге, и нитью разговора опять завладел польский полковник, снова вступив со мной в дискуссию о преимуществах русского оружия перед западным. За разговором время летело незаметно, но вскоре эту увлекательную беседу прервал Шерхан. Он неожиданно возник в дверях автобуса и громко объявил:

– Все готово, прошу к столу, дзенькую, пани!

Я чуть не расхохотался – вот же метрдотель чертов, полиглот челябинский! Другие тоже, как бы не заметив несуразности его фразы, дружно встали и поспешили на улицу.

Там нас ожидало роскошное зрелище – длинный стол, сварганенный из трех широких досок, около него такие же импровизированные лавки из бревен и, что немаловажно – почти весь стол был застелен довольно приличного вида материей. На скатерти красовались самые настоящие фарфоровые тарелки и чашки из старинного чайного сервиза. И совсем я обалдел, когда попробовал содержимое своей тарелки – прекрасно приготовленное мясо и картошка с добавлением какой-то травки были вкусноты необыкновенной. Еда исчезала с пугающей быстротой, но Якут, исполняющий роль официанта, был начеку; он как заведенный мотался вдоль стола, половником накладывая добавку. В подручных у него было два бойца из моей охраны, они таскали за сержантом большой термос.

После этого великолепного обеда я с поляками на их автобусе поехал в штаб дивизии. Штаб к тому времени практически свернулся; все имущество было загружено в машины, а у дома, где он раньше размещался, стояло несколько командиров, они о чем-то беседовали. В центре этой группы находился комдив генерал Борзилов. Я пригласил Семена Васильевича в автобус, где и познакомил с поляками. Там же мы, при участии будущих проводников, наметили маршрут движения колонн 7-й танковой дивизии.

Очень своевременно появились эти проводники, с ними стало возможным без боев добраться до границы, а может даже до самой железной дороги. По шоссе этого сделать сейчас было никак нельзя, это показала разведка. Шоссе в районе Домброво было плотно перекрыто немцами, которые уже создали там мощный узел обороны, нашпигованный противотанковыми пушками. Все это выяснилось, когда приданные разведке два БА-10 и танкетка предприняли ложную атаку на только что начавших окапываться (как им ошибочно показалось) немецких пехотинцев. Тогда с фланга по нашей бронетехнике открыла огонь целая батарея 50-миллиметровых противотанковых пушек, в результате этого один бронеавтомобиль и танкетка были подбиты.

Кроме этого, к разведчикам вышел лейтенант пограничник с двумя бойцами, которые целые сутки наблюдали за немцами в районах Августина и Домброва. Так вот, этот лейтенант сообщил, что кроме нескольких батарей противотанковых пушек он наблюдал на шоссе перемещение десяти «Панцерягер-1» и шести САУ на базе R-35. Подобные сведения ставили жирный крест на возможности пробиться по шоссе к Сокулкам. Бог с ними, с «Панцерягерами-1», с 47-миллиметровыми чешскими противотанковыми пушками, но вот САУ на базе R-35, как я знал, оснащались 105– и даже 150-миллиметровыми гаубицами, а это уже очень серьезно. Даже броня КВ не выдержала бы попадания снарядов этих пушек. Немцам теперь даже поддержка авиации была не нужна, чтобы остановить 7-ю танковую дивизию; тем более что у нее пять КВ почти исчерпали свой моторесурс. Без них осталось всего восемнадцать тяжелых танков КВ, а маневренных Т-34 не было вообще. Так что единственный вариант прорваться к железной дороге был только тот, который мы могли осуществить, воспользовавшись услугой польских проводников.