затухала. Это показано на примерах и воссоздания университета, и регулярных курсов С.В. Киселева и В.А. Городцова. Но, пусть и в очень скромном масштабе, продолжались также и полевые работы. Летом 1942 года по инициативе С.В. Киселева были произведены обследования известных уже памятников в черте города и ближайших районах Подмосковья, к которым вплотную продвинулись передовые германские части. В середине июля возглавляемая Киселевым группа, в которую входили студенты I курса Ефимова и автор этих строк, осмотрела несколько небольших групп средневековых (вятичских) курганов на Воробьевых горах, на месте нынешнего высотного здания Московского университета. Зафиксировав удовлетворительное состояние и отсутствие намеренных повреждений (в самом начале настоящего повествования я упоминал, что впервые именно здесь видел курганы, возможно, эти самые, когда семья моя снимала «дачу» в деревне Воробьевке за 17 лет до описываемых событий). Оттуда мы продвинулись в Черемушки, где осмотрели с тем же результатом другие курганные группы, возможно, те, в раскопках которых мы с Кропоткиным участвовали как добровольцы со студентами кафедры археологии МГУ в 1939 году под руководством А.В. Арциховского.

Далее, не помню уже, с помощью какого вида транспорта, оказались мы на Дьяковом городище, где с увлечением собирали керамику из промоин и слушали яркие объяснения Сергея Владимировича Киселева. Естественно, осмотрели мы и уникальную церковь Рождества в Коломенском, а лекция нашего замечательного руководителя приняла универсальный характер. Хорошо помню, что, для того чтобы дать ему хоть кратковременный отдых, прочитал я там (достаточно громко) «Песню о купце Калашникове», хотя она и не очень вязалась с июлем.

И опять в путь — уже на нескольких трамваях — до вокзала и в Царицыно. Подробный осмотр и новое испытание поразительной эрудиции С.В. Киселева: от него мы впервые услышали великие имена Василия Баженова и Матвея Казакова, чтобы запомнить их на всю жизнь. Узнали и перипетии, связанные со строительством дворца и всего комплекса, к которому приложили руку два первых уникальных мастера отечественной архитектуры.

Такова была однодневная археологическая разведка в составе трех человек в июле 1942 года. Немецкие войска стояли тогда в 130 км от Москвы. Остается добавить, что в ходе осмотра Царицыно мы зафиксировали еще несколько курганных групп, наметив тем самым перспективу дальнейших, уже экспедиционных работ и подлинных раскопок.

К началу следующего учебного года число студентов, специализирующихся по археологии, возросло за счет отдельных фронтовиков и «репатриантов» из Ашхабада с короткой пересадкой в Екатеринбурге, а к весне возвратились фактически и все преподаватели. Сразу же приступили к работе семинары А.В. Арциховского, Б.Н. Гракова, Б.А. Рыбакова, М.В. Воеводского, Г.Ф. Дебеца, помещений кафедры на втором этаже традиционного истфака явно не хватало. С.В. Киселев, как и ранее, часто вел занятия у себя дома или в Историческом музее, В.Д. Блаватский — в Музее изящных искусств или даже в Институте театрального искусства. Продолжались и лекции В.А. Городцова у него дома, среди его слушателей были теперь Т.Б. Попова, М.А. Итина. Сектор археологии был создан в Институте этнографии — здесь был свой актив, готовившийся к возобновлению начатых перед войной феноменальных исследований в Хорезмском оазисе. Конечно, с нетерпением ждали весны и подготовки полевого сезона. Но он-то в 1943 году не состоялся. Студенты МГУ на весь срок каникул были отправлены на хозяйственные работы — в основном, на дровозаготовку. Естественно, это вызвало разочарование и своего рода блокаду ректората. Но потом смирились в надежде на следующий сезон. На сей раз ожидания наши оправдались. После резко расширившихся лекционных и семинарских занятий 1943-1944 учебного года с началом лета начался и подлинный полевой сезон. Дождались своего часа царицынские курганы, масштабные раскопки которых дали значительное число неграбленых вятичских погребений с достаточно выразительным инвентарем. Заметно возросла методическая подготовка участников раскопок. Она стала более многообразной и совершенной, поскольку руководили ими, сменяя друг друга, все перечисленные выше специалисты: каждый вносил свое, совершенствуя процесс раскопок, обучая специфическим приемам и расчистки, и фиксации, и консервации. Да и само общение студентов со специалистами различного профиля (а приезжали к нам и почвоведы, и палеоботаники, и пр.) существенно расширяло их представления об источниковом спектре вскрытия курганов. Поэтому полагаю, что масштабные раскопки пусть давно уже известных скромных вятичских курганов и в научном, и в учебном аспектах полностью себя оправдали. И не только для непосредственных их участников: интерес к археологии резко возрос на факультете в целом.

Для кафедры же этими раскопками сезон не кончился. Предстояли еще работы общегосударственной важности, непосредственно связанные и со страшными потерями продолжающейся войны, с безусловно приближающейся победой и правом, более того, необходимостью спросить с противника за все злодеяния на временно захваченных территориях, за все формы ущерба, нанесенного нашей стране. Ущерб этот глубоко специфичен в различных областях жизни страны, в прямых потерях ее населения, экономики, науки, культуры. Самым непосредственным образом касалось это и археологии, бесценные памятники которой часто оказывались в зоне военных действий, подвергаясь опасности повреждения и даже уничтожения, в ряде случаев умышленного. Возмещение этого ущерба требовало точных подсчетов и прочного обоснования, обусловливающих счет для предъявления захватчику. Для этого был создан ряд учреждений, объединяемых Всесоюзной чрезвычайной комиссией по расследованию преступлений фашистов. Мандаты этой комиссии были предоставлены и археологам. Один из них был вручен Борису Николаевичу Гракову — крупнейшему ученому, сочетавшему всестороннюю археологическую подготовку с блестящим знанием классических языков и эпиграфики, особенно в аспекте связей античного мира с Северным Причерноморьем и населявшими его группами различного характера, — прежде всего, скифского этнического. Одним из центральных регионов самих скифов, средоточия их поселений и гигантских курганов с т. н. «царскими» погребениями, уникальные находки которых давно уже получили мировую известность, было среднее Поднепровье, области Днепропетровска, Запорожья и Никополя; в районе последнего до войны плодотворные исследования на высочайшем методическом уровне проводил и сам Борис Николаевич. Им была поставлена и разработана принципиально важная проблема скифских городищ. И, естественно, о лучшем эксперте по определению состояния скифских памятников и ущерба, нанесенного им фашистскими захватчиками, и мечтать было нечего. И более — само общение с этим замечательным человеком по-настоящему обогащало и профессионально, и во многих аспектах общей культуры. Мы были счастливы, узнав, что Борис Николаевич создал для выполнения своей миссии экспедицию, включив в нее четырех участников своего семинара на четвертом курсе истфака МГУ: А.И. Мелюкову, И.В. Яценко, Н.О. Онайко и автора этих строк. И вскоре после царицынских курганов, в августе 1944 года мы отправились в Запорожье, а из него — в Никополь.

С самого начала в этом