давало основное направление для адаптации в самых различных и сложных проблемах. Это был учитель в самом высоком понятии этого слова, а уроки его в значительной мере помогали мне и при широких раскопках столицы Чингисхана XIII века, и при многолетних кампаниях по исследованию первобытных памятников Египта, Месопотамии и Балкан, и при создании сводных работ по энеолиту и бронзовому веку бескрайней зоны евразийских степей.

В качестве темы кандидатского исследования А.В. Арциховский предложил мне салтовскую культуру — один из сложнейших археологических феноменов VIII-X вв., сыгравший значительную роль в сложении культурных и этнических общностей на огромной территории Восточной Европы. В сочетании с рядом других факторов салтовская культура определила появление единого наименования письменных, а далее — и государственных образований в противоположных концах этого крайне сложного по историческим своим судьбам региона: Дунайская Булгария — на западе, Волжская Булгария — на востоке. При этом в сложении первого пришлые с востока, первоначально тюркоязычные, проболгарские племена взаимодействовали со значительным массивом придунайского славянского населения. На востоке другая проболгарская группа в подобном же процессе взаимодействовала с родственными по языку и культуре хазарами, а также с приуральскими уграми, а возможно, и отдельными, продвигавшимися с запада, славянскими группами. Значительную роль в этом сложнейшем этнокультурном конгломерате играли предкавказские, прежде всего, аланские традиции, продолжавшие автохтонную, восходящую к сарматской основе, линию развития. Именно эту сложную многокомпонентность с сочетанием местных и привнесенных в постгуннскую эпоху элементов пытался я обосновать и конкретизировать.

Диссертация была защищена в 1949 году, но дискуссии по поводу салтовской культуры, сложения ее компонентов и этнического содержания продолжаются по сей день. Мне довелось впервые исследовать ее предельно выразительные памятники на территории будущей Волжской Болгарии и на месте ознакомиться с фактически идентичными им памятниками Дунайской Болгарии. Это подтверждало предложенную в диссертации гипотезу об общей их основе — Приазовской («Великой» или «Серебряной») Болгарии VI-VII вв., население которой несколько позднее мигрировало двумя группами на Дунай и в Волго-Камье, где обрело культурную и этническую специфику, обусловленную взаимодействием со своим новым окружением.

В 1950 году мне удалось встретиться и с первооткрывателем салтовской культуры в самом начале XX в. — Василием Алексеевичем Бабенко, жившем в том же селе Верхнее Салтово вблизи Харькова, где он учительствовал уже много десятилетий. Очень красивый, великолепно сохранившийся старик с увлечением рассказывал нам, т.е. членам возглавляемой Б.А. Рыбаковым Северскодонецкой экспедиции, об открытии могильника и был нашим гидом на нем. Тогда еще сохранялся целый ряд вскрытий в ходе первых раскопок катакомб, В.А. Бабенко легко спускался в них, а в отдельных случаях даже вспоминал их номера, особенно если они выделялись размерами, спецификой конструкции или богатством инвентаря. Комментарии первооткрывателя способствовали нашим представлениям о весьма значительных масштабах этого поразительного некрополя: ведь одновременно с ним масштабные раскопки проводил здесь А.М. Покровский, а позднее — в середине XX в. — С.А. Семенов-Зусер.

Село Беседы. 1 ряд (слева направо): Т.Н. Никольская, Г.А. Авдусина, А.В. Арциховский, С.Л. Изюмова; 2 ряд: Д.А. Авдусина, Б.А. Колчин, Кира (жена Медведева) А.Ф. Медведев, М.П. Журжалина, Н.Я. Мерперт

Но памятная встреча с В.А. Бабенко произошла в 1950 году: я здесь несколько опередил события. Сейчас же вернусь к середине 40-х годов, вторая половина которых оказалась для меня чрезвычайно насыщенной и многообразной. Еще летом 1944 года, студентом, я участвовал в раскопках вятичских курганов с типичным и достаточно богатым инвентарем в Царицыно. Тогда нами руководили по очереди все члены кафедры, уже перечисленные выше, что было очень полезно и методически, и в общем познании археологии: Арциховский, Киселев, Блаватский, Дебец, Граков, Воеводский очень щедро делились с нами своим опытом, читали «микро-лекции» и разъясняли специфику своей отрасли археологии. Оттуда я уехал вначале в Никополь, потом — в Пантикапей. И вот опять курганы вятичей, с которых я начинал в 1936 году.

На сей раз — летом 1946 года — исследования вятических курганов были продолжены мной в составе руководимой А.В. Арциховским экспедиции у подмосковного села Беседы; на правом высоком берегу р. Москвы, отмеченном замечательной шатровой церковью Р.Х. XVI в. — более скромным, чем в Коломенском, но типичным образцом этого замечательного стиля. Большая курганная группа располагалась как вблизи села, так и в нем самом среди садов, хозяйственные работы в которых, безусловно, сократили число курганов, еще достаточно многочисленных в 1879 году, когда они были внесены в печатный список курганов Московской губернии М.А. Сабининым.

Эту небольшую экспедицию я вспоминаю с особым чувством: свет и обаяние ее сохраняются в моей жизни вот уже более 60-ти лет. Она объединила всех аспирантов А.В. Арциховского и всех его сотрудников того периода; вместе они представляли поразительный пример единства и мысли, и действия, и стремления, а также глубокой взаимной симпатии. Авдусин, Колчин, Медведев, Авдусина, Журжалина, Вахтурская, Изюмова, Никольская, автор этих строк. Одно из основных звеньев коллектива кафедры — прямой результат глубокой динамики формирования и функционирования нашей группы, ее активности и цельности во всех проявлениях. И эта активность совершенно естественна, она порождена поразительной заинтересованностью каждого в каждом, которая сплачивала экспедицию, сближала всех нас. И именно эта специфика характерна не только для воистину дружеской экспедиции: она постепенно охватила весь институт, выгодно отличая его от смежных учреждений.

Вернусь к Беседам. Пятисотлетняя церковь действовала, и мы сняли основную часть дома священника, он же с матушкой переселился вниз, в подклет, искренне радуясь появлению таких соседей: мы активно общались, часто и подолгу беседуя. Священник уже был очень стар: в начале века он служил полковым священником в Средней Азии у известного впоследствии — по началу Первой Мировой войны — генерала А.В. Самсонова, о котором он очень тепло (и по заслугам!) отзывался. В селе батюшка пользовался большим уважением, определенным образом распространявшимся и на нас: раскопки наши он упоминал в проповедях. Дом его стоял на окраине, курганы же начинались почти непосредственно от него.

Повторю, что первоначально курганная группа была весьма значительной и насчитывала 29 насыпей, но заметно сокращалась с активизацией хозяйственных работ. При обследовании А.В. Збруевой в 1937 году их было 26, кроме того, часть курганов располагались за оврагом. В 1945 году их осталось 18, а в 1946 — 11 (еще 3 были разрушены на огородах). Высота курганов незначительна (около 1 м), за исключением одного, располагавшегося изолированно (№12). Он явно выпадал из основной группы: высота его достигала 4,73